Инесса Клюшина - Работа над ошибками (СИ)

— Как он рад, — я вышла из машины и глядела на небольшую упитанную собаку, которой так мало нужно для счастья — плошка с едой и любящий хозяин, да возможность побегать… И как много нужно для счастья мне. Это неправильно.

Скажете, собаки не люди? Так, может, мы о себе слишком много мним?

— Ох и носится твой пес, — Стас открыл багажник и вытащил из него сумки.

— Давай я тебе… — начала я, по привычке подхватывая одну из сумок, но Стас тут же забрал ее у меня:

— Ты училка по физкультуре, что ли, и забыла намедни штангу потягать? Донесу я сам все! Отойди! Возьми вон лучше самое тяжелое.

— Что?

— Ключи.

— Конечно… — позорюсь я. Привыкла все делать сама, ничего не поделаешь. А привычка — вторая натура, говорили древние. Сейчас натура показалась в лучшем виде.

— Вредничаешь вечно, Стас… — я же не могу вот так сразу радостно отбежать от сумок, правда? Вероника не ударит в грязь лицом и не покажет, что она белоручка! Ну да, я привыкла сама таскать свои тяжести, а к джентльменам не привыкла…

Стас взваливает огромный рюкзак на плечи, берет сумки в руки и несет их к крыльцу дома, где уже сидит Жужик. Я иду следом, неся ценный груз, который мне доверил Стас.

— Вредничаю. И вообще, г…неца навалом. Но, говорят, я неплохой человек.

— А кто говорит? — навожу справки.

— Мама говорит. — Маме-то виднее, конечно… — на сердце внезапно теплеет, особенно когда Стас поворачивается, подмигивает мне и улыбается открытой и искренней улыбкой. Она мимолетна, как взмах крыльев бабочки, и она — словно удар для уставшей от печальных раздумий Вероники.

В коттедже Стаса по-спартански мало мебели. Витая лестница на второй этаж, а на первом, в единственной огромной комнате, камин. По-моему, настоящий.

— Он же настоящий, Стас?

— Ага. Расслабляюсь, когда на огонь смотрю. Успокаивает… Ой, сколько мы костров пожгли на учениях! Я, когда дом стал строить, точно знал, что камин у меня будет. И баня. Все, больше особо ничего не надо было от дома.

Жужик заходит в чужой дом с опаской. Принюхивается у порога, поджимает уши и бочком идет за мной. От хозяйки ни на шаг.

— Располагайся, — Стас направляется к небольшой импровизированной кухне в углу большой комнаты:, плита, кухонный гарнитур — тоже, кстати, с барной стойкой.

— У тебя любовь к барным стойкам? — невинно интересуюсь я, стараясь очень сильно не улыбаться.

Стас издает веселое хмыканье:

— Знаешь, не задумывался. Правда. Наверно, да, огромная любовь. Преогромная. Полезная вещь. Согласна? — подмигивает мне, хитро прищуриваясь.

— Ну-у… если только стол нужной высоты.

— А высоту здесь не подгадывал… Иди-ка сюда! — Стас обязан прояснить вопрос сию же секунду. Просто как дети эти мужчины! Смешно иногда, вот ей-богу.

— Стас! — смущаюсь я, — Перестань! Никуда я не пойду! Тут продукты испортятся, давай все положим в холодильник…

— Надо тебя напоить. Когда ты немного пьяная, то на все соглашаешься. И Бродского цитируешь местами.

— Я… ну хватит уже, — везу тяжелые сумки к холодильнику. Стас подходит ко мне, поднимает сумки и сам несет по назначению.

— Это что? — Стас недоуменно разглядывает большие пластиковые контейнеры, которые лежат сверху.

Это я для вас старалась.

— Я тут испекла немножко. Пирожки, блины, курица на банке.

— На че-ем?

— На банке. Рецепт нужен?

— Отпробуем без подробностей. Да зачем ты, зайка? Я тут подкупил продуктов. Отдыхала бы вчера, — эти слова Стас говорит, да? У меня с ушами все нормально? Хотя, что я иронизирую? Если человек может две недели уживаться с чужой собакой и по первому зову мчаться помогать друзьям, стоит ли удивляться, что он может проявлять подобное сочувствие?

— Ну, мне нетрудно было, Стас. Честно, — «и очень хотелось что-то приготовить для тебя». Вторую часть реплики я, по понятным причинам, не озвучила.

Стас приоткрывает крышку одного из контейнера, разглядывает содержимое и хочет продегустировать, но внезапно передумывает и возвращает крышку на место.

— Ладно, позже. Ты есть будешь, Вероник?

— Нет. Какие планы?

— Пока не стемнело, можем погулять в лесу. А вечером придумаем что-нибудь.

— Минуточку, доложу в холодильник продукты… А снега там немного, в лесу?

— Не провалишься. А провалишься — вытащу, — успокаивает Стас, и его серые глаза ласково смотрят на меня, — пойду включу котел. Когда придем, в доме потеплеет.

Я готова идти с ним куда угодно.

Быстро складываю продукты в холодильник, застегиваю пуховик и надеваю сапоги.

Стас возвращается в куртке цвета хаки, с черной шапкой на голове.

— Экипировка? — показываю на куртку.

— Да. Шарф и шапка тоже имеются, дорогая. При полном параде, все как надо.

— Только на природу надеваешь? А в городе?

— Да ну, — Стас легко отмахивается от моих назойливых вопросов, — город — это город…

И мне не о чем спорить. Но вязаные шарф и шапку я ему подарю все равно. Может, сумею уговорить их надеть — это очень хорошо мне удавалось с контингентом от двенадцати до семнадцати лет. Можно сказать, я дипломированный уговорщик по надеванию шапок, шарфов, теплой одежды, получению положительных отметок, участию в олимпиадах и конкурсах… Нина Петровна, конечно, уговаривает еще лучше, зато я — от чистого сердца.

Пристегиваю карабинчик поводка к ошейнику Жужика — боюсь, убежит. Мы выходит со Стасом на улицу. По пути Стас открывает дверцу машины и захватывает с заднего сиденья небольшой рюкзачок, повергая меня в благоговение. Как настоящий походник, он даже на небольшую прогулку в лес берет обмундирование.

— Фонарик, спички, еда? — интересуюсь я.

— Ну да. И еще кое-что. Идти до леса здесь недолго, минут двадцать пешком — обрыв и Волга. Если быстро, успеем дойти и вернуться до темноты. Ты как?

— Видно Волгу? Ну, пойдем быстрее! — чуть не подпрыгиваю от любопытства.

Уважительно смотрю на Стаса и его рюкзак. Настоящие походники (я пересекалась с ними в юности) тоже были такими. Даже в недалекие отлучки от лагеря брали жилетки с сотней карманов, где лежало все самое необходимое — от ножа и фонарика до спичек и небольших запасов еды.

Как я люблю говорить с пятиклашками о рассказе Виктора Петровича Астафьева «Васюткино озеро»! Он всегда читается и анализируется с полным аншлагом: дети дружно хотят пересказать мне текст о мальчике, потерявшемся в тайге, но проявившим огромную силу духа и с достоинством преодолевшем испытания, которые выдержит не каждый взрослый. «Идешь на день — хлеба бери на неделю», «Тайга хлипких не любит» — громко зачитывают они мне пословицы из рассказа, находя их в тексте. И как внимательно слушают о том, что рассказ написан по детским воспоминаниям писателя и что мальчик по имени Витя много-много лет назад по правде заблудился в тайге! Как сам искал дорогу домой, превозмогая голод, усталость и страх… Потому, наверно, и читается рассказ с интересом, что за ним — настоящие сомнения, отчаяние, надежды.