Джоанна Кингслей - Сокровища

Герцог ударил по клавишам в последний раз, и зазвучала долгая низкая нота, потом глаза его открылись и посмотрели прямо на Пьетру. Он, казалось, не был удивлен, увидя ее.

— Ты играешь, синьорина? — Она покачала головой. — Нет, конечно, не играешь, но, возможно, однажды тебе захочется научиться?

Сидеть за таким замечательным инструментом в такой комнате и играть красивую музыку… Да, ей хотелось бы научиться. Но она только сделала реверанс и быстро передала ему коробку.

— Пряжки, ваша светлость.

Он взял коробку и отложил ее в сторону, а Пьетра спрятала руки за спину. Хотя она терла их бесконечно долго, ногти оставались черными от постоянной чистки плиты. Отмыть было невозможно, и она не могла перенести, что он их увидит.

Поднявшись со стула, герцог направился к столику под зеркалом, где стояли графин и несколько кубков.

— Как тебя зовут, дитя? — спросил он, наполняя бокалы из графина вином цвета жидкого золота.

— Пьетра.

— Ах, да, — сказал он, словно слышал прежде, но просто забыл. — Не хочешь ли бокал вина, Пьетра?

— Нет, ваша светлость. Я должна вернуться в магазин.

— Пожалуйста… — Он протянул ей бокал. — Зачем тебе торопиться? Твой хозяин знает, что ты у меня, и я уверен, он рад иметь такого покупателя. Если ты побудешь со мной, я могу вернуться в магазин и купить что-нибудь еще…

Пьетра в замешательстве заморгала глазами. Почему такой важный господин, как герцог, хочет задержать ее еще на несколько минут? Поручение она выполнила, ей нужно уйти.

Но он все еще протягивал бокал.

— Ты пила прежде вино? — спросил он.

Она кивнула. Каждый неаполитанский ребенок, даже самый бедный, с детства имел представление о вине.

— Конечно, ты пробовала. Но это — особенное. Оно называется «Слезы Христа». Я подумал, что тебе оно может особенно понравиться, потому что виноград, из которого его делают, растет на склонах Везувия.

Ее смущение все усиливалось. Неужели он делает намек, что знает о ее дне рождения, о значении этой даты? Такая возможность одновременно и пугала, и волновала ее. Рука, независимо от нее самой, потянулась и взяла бокал.

Она подождала, пока он пригубит из своего бокала, затем сделала то же самое, осторожно подняв бокал к губам, боясь, что он может в любую минуту разбиться. Вино было прохладное и восхитительное, ничего общего не имеющее с той невыдержанной едкой бурдой, которую ей регулярно давали за столом. Она на мгновение закрыла глаза, чтобы лучше почувствовать его на языке. Когда вновь открыла их, герцог, улыбаясь, смотрел на нее.

— Я вижу, ты знаешь, как почувствовать вкус, Пьетра. Ты знаешь, как наслаждаться своими чувствами.

— Я… я должна идти, — запинаясь, вымолвила она. Пьетра внезапно ощутила, что в его обществе она будто задыхается. Она вспомнила рыбу, которую вытаскивали из лодок, все еще живую и бьющуюся на причале. Она не могла больше здесь находиться, как и рыба жить без воды. Она здесь чужая.

Но герцог продолжал улыбаться.

— Неужели здесь так ужасно, Пьетра, что ты не можешь дождаться момента, чтобы уйти?

— О нет, — быстро ответила она. — Здесь красиво.

— А ты видела только малую часть. Если ты останешься со мной, гораздо больше увидишь… испробуешь… узнаешь.

Мгновение она молчала, размышляя. Потом необъяснимо, как и выброс из жерла Везувия, вырвался вопрос:

— Почему? Почему вас интересует, что я увижу, попробую, узнаю?

Пьетра закрыла рот рукой, поразившись своей смелости, но герцог одобрительно кивнул.

— Посмотри вокруг себя, Пьетра. Ты говоришь, что здесь красиво. Всю жизнь я хотел окружать себя красивыми вещами. Но без мастерства и заботы немногое может быть красивым. Зеркало… стекло когда-то было песком на берегу; золото его рамы было затеряно в груде темной земли… пока они не превратились в произведение искусства. Мне нравится выявлять красоту. Мне бы хотелось показать и твою.

— Зачем? — не смогла она удержаться от вопроса.

— Потому что мне нечего больше делать.

Она помедлила, а потом пошла к двери. По-прежнему рыба без воды, думала она.

Но он быстро настиг ее, схватил за руку и привлек к себе.

— Я знаю, ты считаешь, что из тебя не может получиться ничего другого, чем то, что ты есть сейчас… — Он резко толкнул ее к зеркалу и заставил взглянуть на себя. — Ты можешь видеть, что видят другие? Или твоя красота скрыта от твоих глаз туманом нищеты, невежества и безнадежности? Ты прелестна, дитя. Чудо. В тот миг, как только я увидел тебя, я понял, что могу создать из тебя шедевр.

Пьетра неопределенно покачала головой. В зеркале она увидела только грязное лицо, взлохмаченные волосы. Ногти на руках по-прежнему черные, как смола.

— Ваша светлость, пожалуйста, пожалейте меня. Не вбивайте в мою голову мечты, которые никогда не сбудутся.

— Но я имел в виду все то, что сказал. Взгляни…

Опустив руку в карман, он вытащил тусклый серый камень величиной с голубиное яйцо и протянул ей, как раньше вино. Всего лишь камень. На этот раз она взяла его, не задавая вопроса, позволив ему положить его ей на ладонь.

— Все, что ты можешь сейчас видеть, — сказал он тихим, мягким, как шелк, голосом, — это простой и непримечательный камень. Но в нем спрятано чудо, ожидающее художника с необходимыми инструментами и знаниями, чтобы выявить его. Однажды человек изучит камень. Сделает точные измерения, применит знания физики, математики и феномен света. У него должны быть храбрость и терпение. Но когда у него все будет сделано, когда он проявит все свое искусство на камне, результат… Что ж, позволь мне показать тебе результат.

Быстро двигаясь, словно, как показалось Пьетре, танцуя, он направился к шкафчику, стоящему между двух окон, украшенных роскошными занавесями, и взял из ящика бархатный мешочек. С быстротой волшебника он смахнул необработанный камень и перевернул мешочек вверх дном на пустую ладонь. Из него выпал ослепительный алмаз, бриллиантовой огранки, вспыхнувший на солнце, которое лилось сквозь окна, превращая его лучи в радугу на ее лице.

Взгляд широко раскрытых глаз Пьетры замер на камне. Он увлек ее в свои чарующие глубины, опутал паутиной своего света. Она чувствовала, что своим блеском он может опалить ей кожу.

— У бриллианта лишь одна цель, — продолжил герцог ласковым голосом, — быть красивым, доставлять удовольствие. Тебе это нравится?

— О, да, — как молитву, тихо произнесла она. — Да.

— Ты похожа на необработанный алмаз, Пьетра. Я вижу в тебе такое совершенство. Ему нужен только подходящий художник, чтобы выявить красоту и заставить сиять. Я могу это сделать.

Ошеломленная, она перевела взгляд от сверкающего алмаза на его сверкающие глаза.

— Как?

— Обучая тебя красоте и наслаждению. Наслаждению, которое женщина может дать мужчине — и получить в ответ от него. Это форма искусства, возможно, величайшая из всех. Ты создана для любви, Пьетра. Я вижу это, если ты еще не в состоянии понять. Я могу превратить тебя в величайшего художника любви всего Неаполя, всей Италии. — Он наблюдал за ней по мере того, как она впитывала слова, как ее взгляд метался между ним и бриллиантом. Наконец он добавил: — Если ты отдашь себя в мои руки, станешь моей ученицей и позволишь научить тебя любить и быть любимой, бриллиант будет принадлежать тебе.