Белла Джуэл - Тринадцатая (ЛП)

Приняв душ, выскальзываю из комнаты. Двенадцатая наблюдает за мной, сузив глаза, но не спрашивает, куда я иду. Я медленно иду по коридору. Дохожу до комнаты Уильяма и долгое время сомневаюсь. Разумно ли это? Это действительно то, чего я хочу? Только неделю назад я хотела сбежать из этого места, а теперь я здесь… и чувствую то, что вряд ли испытывала раньше.

Я поднимаю руку и стучу.

Спустя мгновение дверь открывается и появляется Уильям. На нем снова только пижамные штаны, и я непроизвольно осматривают его широкую, мускулистую фигуру. Он тянется к моей руке, хватает ее и тащит меня в комнату. Я иду, всё ещё не уверенная, действительно ли я готова смириться и прекратить борьбу. Закрыв дверь, Уильям разворачивает меня и смущает своим пристальным взглядом.

— Ты напугана, Тринадцатая.

— Моё имя — Эмелин? — спрашиваю я, шокируя себя.

Я много думала о том, как спрошу его об этом имени, но не планировала, что это будет первый вопрос, который я задам. Уильям наклоняет голову и пристально смотрит на меня, кивает и тихо отвечает:

— Да.

Чувствую себя так, словно кто-то сжал кулак и ударил меня прямо в живот. Я не помню свою жизнь, но последние несколько недель я была ни чем иным, как числом. Теперь, у меня есть своё «Я». Я использую в качестве опоры стол, который находится около меня.

— Я знаю, это трудно принять, но медленно ваши воспоминания вернутся. Но они не будут приятными, Эмелин.

Я поворачиваю голову на звук моего имени на его устах. Это потрясающе.

— Повтори, — шепчу я.

— Эмелин, — произносит он тихо, приближаясь.

Уильям поднимает руку и проводит по волосам около моего лица. Я не свожу с него глаз, желая задать ему столько вопросов, требующих так много ответов.

— Ты сказал, что хочешь меня сегодня ночью, Уильям, но ты должен знать, что есть вопросы, я… я не могу подарить тебе себя, если ты не сможешь мне настолько довериться, чтобы ответить на них.

Выражение его лица не изменилось, но он кивнул.

— Это то, что я могу дать тебе, Эмелин. Ты должна определиться, на какой вопрос больше всего хочешь получить ответ. Я отвечу только на один.

Изучаю его некоторое время, я знаю, на какой вопрос хочу получить ответ больше всего. Мне нужно знать это, чтобы понять Уильяма или, по крайней мере, попытаться немного лучше понять, что происходит здесь, с нами.

— Я хочу знать, что произошло, — говорю я, смотря на его глаз.

Он явно напрягается, но берет меня за руку и тянет к дивану. Притягивает меня к себе на колени, обнимая. Я прильнула к нему, давая некоторое время на принятие решения, хочет ли он рассказать мне о том, о чем я спросила.

— Я был тихим ребенком, а не таким взбалмошным как остальные. У меня не было твердости характера, мне было трудно общаться с другими. Бен был моим лучшим другом, и, главным образом, он оберегал меня от неприятностей. Мой отец обожал Бена, тот был сыном, которого он всегда хотел. Я же был просто… уродом. Я был слишком безмолвным, слишком нежным, тем, кем можно было легко помыкать.

Услышав, что он использует то ужасное слово, я вздрагиваю. Я называла его уродом. Моя грудь разрывается от чувства вины, от осознания того, что я наделала и насколько сильно это, должно быть, ранило его.

— Моя мама была мягкой, слишком нежной. Она нянчилась со мной и не могла изменить слабого, сломанного ребенка. Мой отец много работал, но когда он был дома, то проводил все свое время с Беном. Когда Бен решил, что хочет образование получше, мой отец отправил его в превосходную, дорогую школу-интернат. Он оставил меня. Долгое время были только я и мама, папа редко бывал дома.

Он остановился на секунду и сплел свои пальцы с моими. Я не буду подталкивать его, он может рассказать мне так много или так мало, как захочет.

— Я вдруг стал ее защитником, — его голос прозвучал напряженно, когда он продолжил. — Она так много плакала. Я был всем для нее, но не обременял ее своими проблемами, она едва могла справляться со своими. Так что я не сказал ей, что надо мной издевались в школе. Она заставляла меня ходить каждый день, а я любезно соглашался. Опять же, я не хотел доставлять ей лишних проблем. Издевательства начались довольно мягко. Устраивали головомойку, толкали в шкафчик, и все в таком духе. Но там был мальчик, Марсель, который испытывал великое удовольствие, наблюдая за моими мучениями. Это дошло до того, что я почти стал его одержимостью.

Издевательства сделали его таким? Так они причинили ему боль? Я сжала его руку, а мой желудок свернулся кольцом.

— Однажды я опаздывал в школу, у мамы было трудное утро, и я не хотел идти. Она заставила меня, сказав, что я должен идти и учиться. Я сделал, как она сказала, но оступился, выбрав другой путь. Чтобы добраться быстрее. Марсель и его банда загнали меня в угол в задней части школы. Он сказал мне, что его девушка находит мои глаза красивыми, и это реально беспокоит его. Он сказал, что никто не должен быть красивым для его девушки, кроме него.

Я сглатываю подступающий к горлу ком и мне удаётся сдержать плач.

— Я даже не знал его девушку, — горько смеется он. — Я не понимал, о чем он говорит. Я даже не знаю, почему он выбрал меня для запугиваний. Просто знал, что должно произойти что-то плохое, я чувствовал это. Когда они бросили меня на землю, я не мог объяснить замешательство и страх, которые почувствовал. Они повалили меня вниз, двое его друзей держали меня за руки и за ноги, пока другой сжимал мою голову.

Меня сейчас, кажется, стошнит, но мне удается держать себя в руках и продолжать слушать. Мои руки дрожат, и я чувствую, как он сжимает их. Не знаю, почему он утешает меня. Это его нужно утешать.

— Они украли соляную кислоту в школьной лаборатории. Держали мои глаза открытыми и вливали ее. Даже не могу объяснить боль, которую испытывал. Я не мог избавиться от нее, мои руки были связаны. Знаю, что кричал, но не слышал этого. Кислота бежала по моему лицу вниз, сжигая всю кожу по пути. Они убежали и бросили меня там и на какой-то миг я был уверен, что умру. Люди, которые жили через дорогу от переулка, услышали мой крик и пришли на помощь. И я уже не был прежним, что-то сломалось внутри меня.

Теперь я плачу, ничто не может остановить слез, катящихся по моим щекам.

— Мне жаль, — шепчу я. Это все, что я могу выдавить. Что еще можно сказать человеку, которому трусы сделали что-то подобное? Я не могу вернуть ему глаз назад и не могу изменить то, что произошло. Сожаление это все, что у меня есть, но даже этого недостаточно.

— Я превратился в монстра в тот день, но не в такого, как думают люди. Нет, не стал жестоким или злопамятным: я стал изуродованным. Люди смотрели на меня, они указывали пальцами, насмехались. Люди жестоки с теми, кто отличается от них. Я мог бы стать бессердечным, холодным человеком, отключившим свои эмоции и превратившимся в безжалостного ублюдка, но это был бы не я. Вместо этого я стал одержим обучением. Если бы родители Марселя воспитали его правильно, то, возможно, он бы никогда не стал таким жестоким. Он не усвоил урок, ведь его никогда не наказывали за его преступления. Он был плохим человеком и ему все сходило с рук.