Елена Некрасова - Гиль-гуль

— Не думаю, что надо бить его по щекам, вряд ли это поможет, уважаемый товарищ… При сотрясении мозга нужен абсолютный покой, иначе могут случиться осложнения, господин сойдет с ума и не сможет вам ничего объяснить…

— Он будет объяснять народному суду! Этот кусок сала! Или военному трибуналу! Я думаю, он советский, буквы похожи… Значит так. Оставайтесь на месте, я приведу милицию. И ничего здесь не трогайте!

А он сдерживается из последних сил, того и гляди зарыдает, на улице уж точно заплачет… да… кусок сала. Инженер, конечно, немного в теле, не такой тощий, как эти… но чтобы кусок сала? Да… остался ты без пары, брат Рука, у близнецов же особая связь…

— Быстро бери его за ноги и понесли!

— Куда понесли? Ты что?!

Говорю?! Говорю.

— В комнату для гостей.

— Ты же сам сказал, что его нельзя трогать! И зачем ты все это наплел? Он меня защищал, это я виновата… ой, нет, мне его не поднять… у меня нога, кажется, сломана…

— Поднимешь. Заварила эту кашу, так молчи и делай, как я говорю…

Пока они тащили инженера, он слабо постанывал… рана на затылке большая, кровоточит, надо поскорее промыть… и он не приходит в сознание, даже глаза до сих пор не открыл… только что-то тихо бормочет по своему… уф-ф… наконец-то.

— Принеси его шляпу!

Шляпу дед натянул инженеру на голову, прямо на рану, тот жалобно застонал, заворочался… Что же он делает, изверг? Она же пыльная, прилипнет же! А вдруг столбняк… Юнь-цяо еле сдержалась. Дед положил руку на грудь инженера и тот быстро успокоился, задышал спокойно и ровно, как во сне…

— Мы им позже займемся. Значит, так. Он ушел, поднялся и быстро ушел, кто он, откуда — ты не знаешь, видела его впервые. Все поняла?

— Ты сделаешь его невидимым?

— Не смогу, их будет много. Это мой брат Сяо Жэнь. Он сильно простужен, приехал из Чанша. Запомнила?

— А как же…

— Потом объясню, пусть сначала уйдут.

— А они уйдут? Они же нас могут…

— Тс-с-с… тише… накрой его одеялом и быстро в зал!

Подоткнув инженера холодным ватным одеялом (отсырело!) и прикрыв дверь, Юнь-цяо проскользнула в зал вслед за дедом… фу, ужас! Мертвец все еще на сцене… она отвернулась и отошла в конец зала… а дед понуро сидел в первом ряду. Не прошло и минуты, как хлопнула входная дверь, послышались голоса… кто-то дернул двери для зрителей… Шо ведет их через коридор… что же теперь будет? Все равно не понятно, зачем дед все это…

— Где он?! Где убийца? — Шо обежал зал. — Куда вы его дели?! Отвечайте!

На деда жалко было смотреть. Такая растерянность, руки дрожат, подбородок трясется… Сколько их? Двое в форме, еще двое… с носилками, один в штатском и этот Шоу. Шестеро. О, еще один… фотограф. Семеро.

— Этот человек ушел… я пытался… остановить… я говорил, что ему лучше остаться, обработать рану… я хотел задержать его до вашего прихода, но он ушел… он меня даже не слушал, что я мог сделать?!

И правда, что? Даже непонятно, как эта дряхлая развалина еще способна руководить театром…

— Надо догнать! Он не мог уйти далеко!

— Спокойно, товарищ Чжао, никуда он не денется. Скорее всего, он даже не понял, что у него забрали документы, вы молодец. Что ж, тем хуже для него, отягчающие обстоятельства…

Вот-вот! И я так думаю, какого черта дед это устраивает?

— …Личность мы выяснили, советский консул в курсе, сейчас он к нам подъедет… Я думаю, он отправился прямиком в общежитие, там его и возьмем… невероятно. Такой высококлассный специалист, коммунист… так. Сержант Чэнь, вы отправитесь в отделение и организуете наряд в Учан, сами его и возглавите… Все данные у меня на столе, в красной папке, там есть и телефон, но звонить не надо, можем спугнуть… хотя непонятно, на что он рассчитывает? Скрыться с места преступления… так, ладно. Возьмете катер, по выполнении доложите лейтенанту Ху, как прошла операция. По телефону. И пока оставайтесь с ним в общежитии, ждите дальнейших распоряжений. Вы там уже закончили? Тогда унесите тело…

Могу себе представить эти снимки… А штатский, наверное, следователь… но, видать, не простой… ишь как командует…

— Какие опасные у вас декорации, актеры ведь тоже могут пораниться…

— Да что вы! Этот каркас только вчера привезли, все будет безопасно, все по технике, как положено… ну кто же знал, что такое случится?!

— Не волнуйтесь, уважаемый Сяо Лао, это я так… Да! А вы с внучкой выходили из зала, когда он ушел? Нет? Надо проверить все помещения! Костюмерные, кладовые, подвал… гримерные, все, что есть. Он мог укрыться в театре. Маловероятно, но нельзя исключать… Кроме вас тут кто-нибудь есть?

— Только мой брат Сяо Жэнь, он немного… он приехал вчера из Чанша, подхватил по дороге какую-то лихорадку и спит… пойдемте, я покажу…

— Лихорадку? Но это же опасно, надо вызвать врача…

— Я как раз с утра собирался, но пришли товарищи за металлоломом… а потом… охо-хо… вот эта комната, заходите, пожалуйста… разбудить его? Жэнь, Сяо Жэнь!

— Хм, да нет, не стоит… похож на вас, прямо одно лицо… Так. Я сожалею, Сяо Лао, но вам придется отменить сегодняшний спектакль… у нас тут намечается совсем другой спектакль, называется следственный эксперимент. Когда он даст показания, надо будет на месте воссоздать всю картину, с чего началось, кто где стоял, ну, вы понимаете…

— А театр все равно не работает! Мы обновляем репертуар, чтоб не плестись, так сказать, в хвосте революционного времени.

— Прекрасно… А сейчас вы с внучкой расскажете нам, как было дело… вернее, то, что вы видели, и составим протокол… О! А вот и советские товарищи…

Что же все-таки общего между мной и той женщиной? Если мы с ней — один человек, хочется разобраться. Вернее, если мы одна и та же душа. Или это не я? Вдруг чужая душа пыталась до меня достучаться, что-то сообщить… не знаю. Мне кажется, что в своей нынешней жизни я никогда не испытывала таких сильных чувств и волнений, такого эмоционального накала, как там. Одни эпизоды со стариком-актером и потерянным возлюбленным чего стоят! А тут что? Что было в моей жизни? Детство и школа в Москве — ничего особенного, отъезд в Израиль, даже служба в армии (казалось бы!), учеба, личная жизнь… все нормально и в рамках. В детстве, еще до школы, у меня были садистские замашки, но, говорят, что они бывают у многих детей. Я любила мучить насекомых — оборудовала для них «концлагеря». Бабушка рассказала мне, как во время войны фашисты издевались над людьми, загоняли их в лагеря. Она, разумеется, рассчитывала на другой, воспитательный эффект — на сострадание к невинным жертвам и т. п. А я прямо-таки загорелась этой идеей и за лето превратила весь дачный участок (мы снимали дачу в подмосковной Опалихе) в концлагерь для насекомых: всевозможных жуков, по большей части колорадских — их добывать было проще всего, — бабочек, стрекоз, гусениц, червяков… Там были у меня и пыточные камеры, и крематорий, и бассейн, где я их топила, и «бараки» — коробки с сеткой, где бедные насекомые ожидали своей очереди. Я даже ухитрилась изготовить подобие колючей проволоки. Бабушка была в шоке. Еще я бы с удовольствием поместила в свой концлагерь змей, но где было взять? Маленьких лягушек я ловила сачком и протыкала острой палочкой, а когда они умирали, относила на железнодорожные пути и аккуратно раскладывала их тельца на рельсах. Пригородные электрички ходили часто, так что ждала я недолго — после того, как поезд всей своей массой проносился по моим заготовкам, я их забирала. Они так и оставались лежать на рельсине и были прекрасны — плоские и совершенно сухие, уже не подверженные разложению лягушечки, будто вырезанные из необычной бумаги силуэты. Я вешала их в своей комнате, на общую леску. А вот котят-собачек и вообще все теплое или пушистое я любила и никогда бы не причинила им вреда. Эта страсть к убийству насекомых продолжалась у меня два сезона, потом все прошло…