Елена Ямпольская - Гимн настоящей стерве, или Я у себя одна

У пяти основных персонажей секса нет, зато есть бесконечные разговоры о сексе, страдания по сексу, дефицит элемента «секс» в организме. Бесполезный муж, уставшая жена, профессор-сексопатолог, девственница-нимфоманка и — номер пять — медсестра, которая объяснит нам под занавес, что все эти люди выдают себя не за то, чем являются на самом деле (скажем, настоящая девственница хочет выглядеть неудовлетворенной супругой, а многократная «разведенка» — юной, неопытной барышней). Но и это не принципиально: угнетая собственную природу, мы запутываемся в ее дебрях, подсознание прет наверх, как каша из кастрюльки, и тут уж черт ногу сломит, собирая из огрызков наше подлинное «Я».

«Давай займемся сексом!» — в сущности, спектакль асексуальный. Как рекомендации в дамских журналах («Найди свою точку G» или «Доставь ему удовольствие»), как научно-популярный телесериал «История секса». Для тех, кто понимает, это очень смешно. У секса не может быть истории. Он существует только в настоящую минуту.

Тем не менее надо отметить, что никто, кроме Виктюка, не занимается на нашей сцене философией секса, которая на самом деле есть не что иное — как философия свободы.

Уморительный профессор — великолепный Николай Добрынин — стягивает штаны через голову и выбегает в зал в оранжевых семейных трусах, выкрикивая среди партера свои жаркие агитки: «Все болезни происходят от недостатка секса!», «Секс — единственный язык, понятный всем и любимый всеми!», «Учиться, учиться и учиться сексу!». И в качестве кульминации: «Гениталии всех стран, соединяйтесь!» Хулиганства здесь так мало, а смысла так много… Сначала профессор вырвет из собственного межножья два пинг-понговых шарика, и публика грохнет; потом этих шариков упадет сверху целая куча, зрители опять захихикают, припомнив давешний розыгрыш; а потом Добрынин подойдет к авансцене, возьмет одну штучку, круглую, беленькую, и начнет счищать с нее скорлупу… Все-таки мастерство не пропьешь. Есть еще у Романа Григорьевича порох в известных пороховницах.

«Давай займемся сексом!» — это красиво запутанный клубок проблем, страшилок и развлекалочек.

Трусливые мужики, которых сама жизнь лишила всякого достоинства, так что теперь их надо тащить в постель силой…

Поэтический взлет Девушки (прелестная, гибкая, светлокудрая Александра Флоринская) — ей повсюду: на земле, в воде и в небе — мерещатся фаллические символы, знаки великой мировой сексуальности…

Диалог несостоявшихся педиков: «Вы ведь интеллигентный человек? Что для вас важнее в партнере — душа или тело?»…

Состоявшийся лесбийский танец (до чего женщин довели — кому бы понадобилась подружка, если с дружком хорошо?)…

Катастрофа импотенции — первая весточка от ангела смерти, мальчика с черными крылышками…

Страшный оргазм медсестры — так не получают удовольствие, так взрываются вулканы, и упаси вас бог очутиться поблизости…

А также: остроумные диалоги, жалостливый тюремный фольклор, странное соитие зауми и бытовухи. И много, много свободы, о которой не устает кричать со сцены Виктюк. В его личной конституции право говорить о сексе и заниматься сексом гарантировано каждому гражданину. Каждому купившему билет, во всяком случае.

_____

Про «Ромео и Джульетту» в Театре Луны известно прежде всего, что обоих веронских любовников здесь играют юноши. Однако позор тому, кто подумал скверно: в полуторачасовом спектакле удалось сохранить лишь шесть действующих лиц, и все они, включая маму и няню Джульетты, отданы исполнителям мужеского пола. Так сказать, театр, припавший к родовым, в том числе к шекспировским истокам. Правда, выпустила премьеру женщина, молодой болгарский режиссер Лилия Абаджиева.

У театра без дам, безусловно, есть свои преимущества. Зритель не оценивает экстерьер актрисы, ее мордочку, фигурку и номер сексапила; он не отвлекается на частное и может всю дорогу думать о главном. А главное сформулировано уже в программке: «Любовь равна смерти. Любовь и смерть — самые значительные явления человеческой жизни…» Это чистая правда. Любовь и смерть тождественны в своей неумолимости. Ни то, ни другое нельзя предугадать, предотвратить, преодолеть. Любовь не имеет ни тормозов, ни задней передачи. А если имеет, значит, перед вами не любовь.

Шестеро мальчишек (это в шекспировские времена четырнадцатилетние детей рожали, а для современной цивилизации и двадцать пять — почти младенчество) меняют мужские костюмы на очень смешные женские. Из-под цветастого ситца торчат мощные волосатые голени. Юбка, натянутая на хула-хуп и превращенная таким образом в кринолин, колышется над башмаками сорок четвертого размера. Никаких намеков, случайных касаний, масляных взглядов, вообще ничего, что сразу выдает на сцене скрытую и оттого еще более тошнотворную педерастию. Ребята забавляются, балуются. Как забавлялись в свое время Тони Кертис и Джек Леммон («В джазе только девушки»), Дастин Хоффман («Тутси»), Александр Калягин («Здравствуйте, я ваша тетя!»), Олег Табаков («Мэри Поппинс, до свидания!»). Как отрываются в кайф себе и публике Стоянов, Нагиев, Кабанов.

Безобидная, утрированная игра: няня — раздолбайка; мамаша — монстр с чертами декадентского распада, кривляка и б…, каких мало; долговязая, на голову выше жениха Джульетта: сутулые лопатки и плоская грудь, обтянутые розовым платьицем, косая сажень в плечиках, бычья шейка, а надо всем этим — лицо, исполненное невинности и юной боли. «Джульетта, где же ты?» — щебечет нянюшка. «Кто меня зовет?» — отклик из-за кулис густым басом…

Спектакль составлен из хронологически вольной шекспировской нарезки, а также из вариаций на тему, совсем уж далеких от оригинала. Например, как гнусно могла бы завершиться эта повесть, если бы двум веронцам выпала на долю размеренная семейная жизнь. Какой сукой способна обернуться Джульетта, какой козел дремлет в глубинах Ромео. Не обязательно, но возможно. Хотя все-таки есть основания предполагать, что веронскую чету связала настоящая любовь, чьи лодки о быт не разбиваются, она сама стоит как скала, а не тот гормональный взрыв, который толкает людей проштамповать паспорта и жить затем долго и счастливо, с трудом вынося друг друга…

Патетику в этом спектакле пытаются по шекспировскому рецепту мешать с фарсом. Танго «Ромео! Почему же ты — Ромео?..» (напойте сами на мотив «Брызг шампанского», здорово получается) перерастает в склоку: «Ты имя поменял? — Я заходил, но загс был закрыт…». Зал хохочет, приветствуя остроумные репризы, гротескную игру, живость, легкость, стеб, приколы. И какую-то необыкновенную чистоту. Клянусь, я никогда не видела столь целомудренного спектакля.