Андрей Анисимов - Краски любви

– Здесь все, – и протянул листок Беринни.

– И здесь тоже, – ответил Беринни и спрятал запись в бумажник. Кельсон и Генаротти выхватили пистолеты с глушителями и одновременно выстрелили. Липский вскрикнул и медленно сполз на пол.

– Найдите его сейф, – приказал Беринни своим помощникам и уселся на стул, освобожденный убитым. Через пять минут Кельсон и Генаротти внесли в комнату и поставили у ног итальянца небольшой стальной сундук. Франсуа обыскал карманы убитого и извлек оттуда связку ключей. Беринни сам отпер дверцу сундука и достал содержимое. Кроме пачки долларовых банкнот там оказалась и записная книжка хозяина особняка. Беринни полистал ее и в самом конце нашел столбик с цифрами и именами. Имена принадлежали русским живописцам, а цифры обозначали суммы, выплаченные Липским за их картины. Рядом с фамилией Крамского стояло пятнадцать тысяч. Беринни хмыкнул:

– Кажется, русский не соврал. Придется получить и с первого продавца, – сделал вывод Беринни. Затем Альберт пересчитал доллары и удовлетворенно отметил, что обнаруженная в сейфе сумма превышает плату за фальшивую картину. «Компенсация морального ущерба», – про себя пошутил итальянец и решительно направился к выходу. Свита последовала за ним.

«Альфа Ромео» мчалась назад в сторону Марселя. Беринни торопил Кельсона, хотя тот и так утопил педаль газа в пол.

Художника под руки отвели в мансарду малаховского дома. Получается, что живописец сменил городскую мансарду на загородную. Оказавшись на диване, Крюков моментально уснул.

В доме все вроде бы не предвещало ничего неожиданного. Гнусняк придумал для Златы историю – его сумасшедший родственник нуждается в опеке. Он мнит себя Рембрандтом, и потому ему необходимо создать уровня для работы над картинами. Самсон надеялся, что племянница надолго у него не задержится. Слишком легкомысленно она относилась к учебе и университет посетила только один раз. Гнусняк был уверен – Злата никуда не поступит, а болтаться в Москве просто так девушке вредно и небезопасно. Об этом он отзвонит брату в Закопаны. Стало быть, прикрываясь заботой о благополучии юной родственницы, он без труда спровадит ее на попечение родителей. С него достаточно. Только бы она за время сдачи экзаменов чего-либо не натворила. С нее станется! На неделю его вранья вполне хватит. Дальше будет видно, может, они с Крюковым договорятся по-хорошему.

На кухне за чаем с бутербродами Самсон давал ребятам указания. Они должны для племянницы играть роль санитаров при творческом идиоте, который в любой момент может сотворить любую пакость. Со Златы Гнусняк взял слово, что девушка будет сумасшедшего обходить стороной.

– О чем тут секретничают панове? – спросила легкая на помине племянница.

– Инструктирую твоих друзей, как обходиться с сумасшедшим, – сказал Гнусняк и стал распространяться о ценах на бензин.

Все поняли, что нужный разговор завершен, и стали расходиться по своим местам.

Когда Катя с ребятами поднималась на чердак в их спальную комнату, Злата ее окликнула:

– Костя, можно тебя на минутку?

Катя остановилась. Ребята ей заговорщицки подмигнули и продолжили восхождение. Катя спустилась обратно.

– Мне очень нравится гулять ночами, но одна я боюсь. Не составит ли ясновельможный паныч компанию скромной панночке? – кокетливо спросила Злата.

Кате ничего не оставалось, как согласиться. Они тихо вышли в сад. На крыльце нес постовую службу горбун. Злата приложила палец к губам, предлагая Тарзану хранить молчание. Горбун демонстративно отвернулся.

– Он очень хороший, – сказала Злата, когда они с Катей оказались за оградой. – К дяде я никак не привыкну, а с Тарзаном сразу подружилась. Пойдем к пруду. Ой, как тут романтично!

– Ночью надо спать, – сказала Катя, поняв, что ее берут под руку.

– Ты еще совсем маленький. Учишься? – поинтересовалась Злата.

– В последнем классе. На будущий год школу закончу.

– Целоваться умеешь? – Злата игриво прижалась к Кате.

Катя не могла скрыть улыбку. Ее опасение, будто прошлой ночью Злата распознала в ней девушку, оказалось, мягко говоря, неправдой.

– Почему ты смеешься? – спросила Злата.

– Целоваться меня не учили, учили бить морду, – ответила она Злате.

Редкие фонари освещали высокие заборы. Пустынная улица спускалась к пруду. Темная вода отражала огоньки дачных окон на другом берегу. Пруд тянулся длинной подковой. Катя со Златой бесцельно брели по берегу. Злата увидела иву, склоненную к пруду, и предложила:

– Давай немного посидим.

Злата уселась на ствол, а Катя продолжала стоять. Ей было смешно и неловко. Вдруг полячка и впрямь решит целоваться? Катя с парнем целовалась только раз, и то больше из любопытства. Никаких особенных эмоций она при этом не испытала. Когда поделилась с более опытной подругой, та только прыснула и сказала одно слово – малолетка.

– И что я в тебе нашла? – проговорила Злата, чертя кроссовкой на песке. – Никогда раньше на сопляков внимания не обращала, но в тебе есть тайна. А я так люблю тайны!

Вдали послышалась музыка. Звук приближался, и мощь его нарастала. Кто-то гулял с магнитофоном. Катя всматривалась туда, откуда слышалась музыка, но людей в темноте видно не было. Только два сигаретных огонька плыли во мраке. И явно в сторону девчонок.

– Я боюсь, – призналась Злата.

– Ты же хотела гулять ночью, – ответила Катя и напряглась в ожидании.

Платная автострада Лион – Марсель – Монте-Карло – гладкая как зеркало, в пять рядов в каждую сторону – притупляла ощущение скорости. К тому же дорога лежала в нише туннеля, и бетонные берега этого туннеля прятали от глаз проезжающих окрестный пейзаж. Встречные машины до половины скрывал барьер, отделявший полосы встречного движения. Не больше полутора часов дороги – и на асфальте появились указатели Марселя: первый за десять, второй за пять километров от города. Третий указатель выводил водителя на отдельную марсельскую трассу. Она, постепенно отклоняясь от основной, вела автомобилистов к повороту с платной автострады.

Но Беринни сворачивать в город не стал. Его внук Мартин учился в закрытом колледже в предместье. Директор колледжа, грек Костанди, являлся давним другом Беринни.

Охранник знал итальянца в лицо и с улыбкой приоткрыл шлагбаум у ворот колледжа. Мальчик давно сидел на скамейке и ждал деда. Беринни вышел из машины и поднял внука на руки. Они обнялись. Беринни очень любил мальчика: после автокатастрофы, унесшей жизнь сына и невестки, Мартин остался единственным продолжателем древнего рода.

Итальянец пересадил Кельсона с водительского места на заднее сиденье. Франсуа перебрался туда же. Беринни сам сел за руль, рядом устроился Мартин. Он включил приемник, и кабина наполнилась ритмичными звуками современной молодежной попсы. Альберт поморщился, но по случаю рождения Мартина выказать свое неудовольствие воздержался. Они снова выехали на трассу, только не главную, платную, а на местную муниципальную дорогу, что петляла вдоль берега Адриатического моря. Послеобеденное солнце умерило пыл и не так рьяно жарило землю. Беринни отключил кондиционер, открыл окна и люк на крыше машины. Через десять километров они свернули в горы.