Андрей Анисимов - Краски любви

– Что делал Беринни в Москве? – спросил Готье.

Марше задумался.

Темнокожая официантка принесла кофе.

– В Москве он встречался с дельцами. Но в России сейчас трудно отделить бизнесменов от бандитов, так что суть дел господина Беринни определить затруднительно. Была ли это встреча наркодельцов или наш итальянец просто проветривался, а на встрече разговор шел об антиквариате? В том-то и дело, что его московский гость появился, как черт из коробочки. Московские коллеги личного контакта с Беринни не установили. Вот это меня и наводит на мысль, что эту встречу итальяшка организовал для отвода глаз. Знаешь, что творится у русских на Востоке? Там наркотики выращивают, как у нас пшеницу. Представляешь, если это все повалит сюда? – мрачно спросил Марше.

– Ладно, давай завтра устроим небольшой фейерверк, – согласился комиссар. Коллеги пожали друг другу руки, и каждый отправился на свое рабочее место.

В маленькой квартирке в Рязанском переулке до утра не гас свет. Злата и Тарзан сидели на кухне и, взявшись за руки, глядели друг другу в глаза. Тарзан не только помолодел, он изменился. Лицо его стало одухотворенным и красивым, и даже горбатость молодого человека приобрела своеобразную элегантность. Катя легла на диван и, уткнувшись лицом в подушку, тихо всхлипывала. Крюков сидел в кресле. Ему было жаль Катю, но говорить банальных слов не хотелось. В пять утра зазвонил телефон. Катя не пошевелилась. Крюков тоже не торопился подходить к телефону, но звонки не прекращались. Тогда художник встал и снял трубку.

– Сережа, почему у вас вчера вечером не отвечал телефон? – спросил взволнованный женский голос.

– Я не Сережа. Сергей Астахов в больнице, – ответил Крюков. – Хотите поговорить с дочерью?

– Я сейчас приеду, – ответила женщина и бросила трубку.

Крюков подошел к Кате, сел возле нее на пол и, погладив плечи девочки, сказал:

– Сейчас сюда приедет какая-то женщина. Ты здесь хозяйка, возьми себя в руки.

– Это Галя, – ответила Катя сквозь слезы и села на диван. Крюков достал платок, вытер покрасневшие Катины веки и нежно поцеловал ее:

– Все будет хорошо.

– Папа правда не умрет? – спросила Катя.

– Твой папа обязательно будет жить. Я говорил с хирургом. Он настоящий врач, – сказал Крюков.

– Откуда ты знаешь?

– Мастер мастера видит издалека, – грустно улыбнулся Крюков.

– Это я виновата, что в папу стреляли. Но я просто хотела заработать денег. Поступить ответственно, как настоящий мужчина. Господи, о чем я говорю? Мне было противно быть девчонкой, – призналась Катя. – Представляешь?

– А теперь? – поинтересовался Крюков.

– Теперь нет. Теперь я совсем не хочу быть мальчишкой.

– Что же изменилось?

Катя посмотрела Крюкову в глаза, погладила ладошкой его щеку.

– Появился ты. Я так боялась, что ты меня не заметишь и влюбишься в Злату. А сделать ничего не могла. Ты меня любишь?

Крюков потрепал мальчишескую стрижку Кати и задумался. Катя напряженно ждала ответа.

– Понимаешь, Катя, ты красивая, умная… необыкновенная. Но ты еще маленькая. Давай пока не будем говорить об этом, – Крюков говорил тихо и нежно. Но Кате ответ не понравился.

– Я маленькая? А сколько лет было Джульетте, когда она полюбила Ромео?

– Пятнадцать, – признался Крюков.

– А мне скоро шестнадцать, поэтому не ищи отговорки. Любишь или нет?

– Люблю. Только не плачь больше, – попросил Крюков, и Катя сквозь слезы улыбнулась.

– Это ничего, что ты старый. Я тоже буду старая.

– Я старый?! – возмутился художник. – Мне тридцать три. Я еще зеленый. Серов в моем возрасте уже был маэстро, я же только ищу свою живопись.

В дверь позвонили. Катя встала и пошла открывать. По дороге обернулась и сказала Крюкову:

– Галя – последняя любовь папы. Нет, я неправильно выразилась. Настоящая любовь…

Катя Галю узнала с трудом. Молодая женщина, бледная до голубизны, с размазанной тушью возле глаз, вовсе не походила на ту счастливую Галю, которую Катя хорошо запомнила. Заметив, что у женщины сейчас может начаться истерика, Крюков пригласил ее на кухню:

– Попьем чайку и поедем в больницу. Астахову сделали операцию, и он спит. Ради Бога, успокойтесь. Самое страшное позади.

– Как это случилось? – спросила Галя, когда они все вместе кое-как устроились в малюсенькой кухне.

– Это долгая история. Как-нибудь в другой раз, – предложил Крюков.

В девять часов утра Астахова перевели из реанимации в обычную палату. Опасность для его жизни миновала.

Симон Готье, комиссар марсельской полиции, явился домой в полдень и был мрачнее тучи. Эстер сидела у телевизора. Она смотрела американский сериал и кормить мужа в столь неурочное время желания не имела. Вот если бы он пришел в час дня, тогда другое дело. В час дня за стол садятся все добропорядочные французы. Недаром даже цены на продукты на рынках и в частных магазинчиках после часа дня падают. Но комиссар вовсе не испытывал голода. Тем не менее он попросил жену выключить телевизор, сославшись на головную боль. Супруга была возмущена и удивлена. Раньше он никогда не мешал ей смотреть сериалы.

– В чем дело, Готье? – спросила она мужа. – Наверняка будут передавать что-нибудь такое, о чем ты не хочешь слышать. Предположение Эстер попало в точку, но Готье не желал в этом признаваться.

– Представь, что у меня правда мигрень и я хочу тишины, – раздраженно ворчал он. Эстер поджала губки и убавила звук. Готье сморщился и удалился на кухню.

Так по-дурацки он не проводил еще ни одной операции. Думать о работе не хотелось. Готье достал из бара бутылку Арманьяка, налил себе в серебряный стаканчик и залпом выпил. Не помогло. Тогда он повторил и стал листать марсельскую газету.

Это был толстенный фолиант в сотни страниц. На первых – новости, хроника, аналитические статьи, а дальше объявления. Тысячи, десятки тысяч объявлений. Можно было подумать, что в Марселе или вокруг него люди только и делают, что что-то продают. Вот сотни объявлений о продаже машин. «Пежо» девяносто пятого года – сорок тысяч франков… «Пежо» девяносто шестого года – сорок пять тысяч франков… «Пежо» девяносто восьмого года… И так далее. Дальше шли «Рено», «Ситроены» и «джипы». Больше всего продавали «джипы». Мода на внедорожники ушла, и народ от них избавлялся.

Внезапно звук телевизора стал громче. Даже на кухне хотелось заткнуть уши. Диктор с явной иронией несколько раз называл имя комиссара Готье.

– Сегодня утром комиссар Готье предпринял атаку на виллу Альберта Беринни. Цепи автоматчиков шли в бой, как на полях второй мировой войны. Рвались гранаты. Стрекотали пулеметы, палили пушки…