Катя Абель - Здравствуйте. Я – любовница вашего мужа

Так и вышло. Внимательные глаза напряжённо следили за тем, как я вытаскиваю из пакета свой скудный наборчик для водных процедур, на губах играла неуверенная усмешка.

– Это – тебе, для меня, – пояснила я свои действия заготовленной заранее фразой и торжественно протянула ему бутылочку с гелем.

Ему – потому что он – хозяин квартиры, для меня – для моего благополучия и комфорта, когда я к нему приезжаю. Приезжаю. Не путать с «переезжаю». Что тут непонятного? Что тут страшного?

Любимый, прищурив правый глаз, бутылочку взял, и, мужественно улыбнувшись, понес ее в ванную.

– Ну-ну… – услышала я, но интонация была добрая.

«Слава Богу, обошлось. Он у меня молодец» – подумала я и расслабилась.

А зря.

Часа через полтора, когда стрелки на циферблате показывали десять вечера, а спать еще не хотелось, я достала привезённый из дома диск с моим любимым фильмом.

Иногда я бываю навязчивой в своих симпатиях. Если мне удается открыть для себя что-то прекрасное, я спешу поделиться этим прекрасным со всеми, кто для меня важен. Я приношу читать книги, советую посмотреть фильмы, настойчиво зову на спектакли, когда меня об этом никто не просит. Мне кажется, что в мусоре повседневности очень редко удается отыскать что-то ценное, и каждую находку хочется разделить с хорошим человеком.

Я принесла любимому отличный фильм. Если бы кто-нибудь задал мне глупый вопрос, какое моё самое-самое любимое кино, я назвала бы этот фильм вторым по счету. Для меня это очень высокая оценка, потому что любимого кино у меня много.

Я поставила диск, щелкнула пультом, улеглась безмятежно в постель и потребовала, чтобы любимый лег рядом. Любимый в этот момент доедал за столом ужин и пообещал присоединиться сразу же после окончания трапезы.

– Нееет, – занудила я, – этот фильм надо смотреть… он требует внимания.

– Мне и отсюда хорошо видно, включай, котя, – сказал мой любимый.

«Ладно» – подумала я, и нажала на пуск.

– Это мой самый-самый любимый фильм, – восторженно прокомментировала я начальные титры, – удивляюсь, почему так мало людей о нем знает.

Любимый усмехнулся и стал смотреть в экран, дожевывая мясо.

Минут через пять он улёгся рядом, а минут через десять я поняла, что я полная дура.

Мой любимый фильм снят на тему любовного треугольника, что я совершенно упустила из виду. В центре сюжета – драма отношений женатого врача и официантки, случайно им встреченной в придорожном кафе. Причём, официантка – абсолютная такая жертва, с фантастической достоверностью сыгранная Пенелопой Крус, мучается от этой связи весь фильм, безропотно терпя свою вторичность, что в конечном счете приводит ее к гибели. Врач предстает безвольным неврастеником, жена – фарфоровой куклой, а любовница – Пенелопа – сплошной такой сгусток страдания.

Щёки у меня горели. Любимый молчал, насупившись, не отрывая от экрана тяжёлого взгляда. Мне хотелось провалиться сквозь землю. Ну, или по крайней мере, выключить фильм, сказать: давай сделаем вид, что мы его не смотрели?

На это не хватало решимости. В голове шарахалась трусливая мысль: а вдруг обойдётся?

Где-то на середине он недовольно засопел и, взбив подушку, от экрана отвернулся.

– Спать уже хочешь? – заискивающим голосом спросила я, – давай выключим?

Он пробормотал что-то нечленораздельное.

Я с облегчением щёлкнула пультом. В наступившей темноте он властно притянул меня к себе и впился в мои губы жестким поцелуем. Я с готовностью поддалась.

Полностью признав свою ошибку, я подтверждала его доминанту как могла, абсолютным подчинением.

«Слава Богу, не сердится»…

Когда доминанта была подтверждена, а мой любимый возвратился в постель после душа, благоухая новокупленным гелем, я решила, что проблема исчерпана и потянулась поцеловать его на сон грядущий.

– Отстань, а? Дай поспать… – сказал он самым мерзким своим тоном, на который только способен.

Я отпрянула так, точно мне со всего маху засветили между глаз. Искры, по крайней мере, посыпались.

– Да не вопрос, – сказала я и ушла от него на другую сторону дивана.

Он повернулся спиной.

Первый и единственный раз мы спали порознь, с дотошностью соблюдая каждый сантиметр чужой территории. Я лежала, отвернувшись к окну, без сна, чувствуя развёрнутую между нами пропасть середины дивана. И ждала, когда же, забывшись, он обнимет меня. Не забылся. Не обнял.

Утро разбудило звоном будильника.

Я, не проснувшись, потянулась к нему. Он, чмокнув не глядя, попал губами мне в ухо и отодвинул меня в сторону:

– Ну, всё, всё. Надо вставать. Времени мало.

И, встав с постели, пошёл в ванную.

Я – обалдевшая – осталась лежать.

Такого не было никогда.

Меня наказывали.

Когда он вышел из ванной, я подошла голая, вытянувшаяся в струнку. Подошла и поцеловала его в губы. Он замер.

Я спросила:

– Ты уверен, что у тебя нет на меня времени?

– Да, конечно, – ответил он. Обошёл меня, как посторонний предмет, и прошлёпал в кухню.

До его выхода из дома оставалось полтора часа.

Меня наказывали.

Я пошла в душ.

Когда вышла, он вернулся в ванную и закрыл за собой дверь. Опять зашумела вода.

Я оделась. Накрасилась. Самое время было уходить. Тем более, что не выходящий из душа хозяин квартиры явно мне на это намекал.

Я подумала: обойдёшься.

Выйдешь, и я спрошу тебя: какого чёрта ты себя так ведёшь.

Он вышел. Увидел, что я не уехала, засопел, снова пошёл на кухню. Я встала на пороге:

– Ты понимаешь, что сейчас очень сильно меня обижаешь? – голос предательски дрогнул.

Он поморщился:

– Не начинай, а?

И… ушёл в ванную. Закрыл дверь. Зашумела вода.

Дождаться его в третий раз было уже делом чести.

Наконец, вышел. К его очевидной досаде я все ещё отсвечивала в гостиной трагическим пятном.

– Дай мне денег на такси, – сказала я.

Он молча пошёл в комнату, вернулся с пятисотенной купюрой. Не глядя мне в глаза, положил её на тумбочку.

И ушёл на кухню. Или опять в душ?…

Я взяла деньги, вышла в коридор, оделась, бросив сумку на плечо, вышла из квартиры.

Господи, угораздило связаться…

– Знаешь, – говорю я Яне, – у Виктории Токаревой есть автобиографическая повесть «Дерево на крыше». Там девушка-сценарист Лена влюбляется в женатого режиссера. Несколько лет длится тяжёлый роман, режиссёр из семьи не уходит. И вот назначен час Икс, когда они договариваются, что он все объявит домашним и уйдет к Лене. Но в последний момент режиссёр срывается, никому ничего не говорит, а прячется в ресторане и бухает. Лена – дома одна, понимает, что никогда он от жены не уйдёт, что все это перетягивание каната – бессмысленная мышиная суета, результата не будет. Выпивает почти залпом бутылку водки и, отключившись, падает на диван. Спит двадцать часов, потом просыпается трезвая и прозревшая. И там есть такая фраза: «Но прозрение убивает любовь. Спутница любви – слепота». Вот это очень точно. Когда ты любишь человека, ты в общем-то всё понимаешь о нём, только видишь под определенным углом: пьёт – потому что живет напряжённой внутренней жизнью, врёт – потому что боится тебя потерять, трусит – потому что внутри он все еще ребёнок… И так далее. А когда перестаёшь любить, видишь всё то же самое, только без романтической дымки, и понимаешь, что перед тобой – жалкий, трусливый, завравшийся алкоголик. Да еще и не умный. И ничего больше. Он тебе в принципе даром не нужен, а ты как последняя дура тратишь свою жизнь, свои дни, недели, месяцы, и даже годы на то, чтобы его – такого прекрасного – получить. Я вот когда оглядываюсь на тех, кого я раньше любила, думаю: Господи, спасибо Тебе, что уберёг меня…