Синтия Виктор - Единственная

— Ты слишком серьезен, дорогой. — Кит нежно взъерошила черные волосы сына. — Что тебя беспокоит?

— Ничего, мама. Просто у меня есть домашнее задание — вот я и подумал о нем.

— Ангел мой, ты такой способный, что можешь сделать свои задания даже во сне. — Кит затормозила на красный свет и с любовью улыбнулась сыну. — Относись к этому спокойно, детка. Много работать — не знать веселья, слышал такое выражение?

Бен в ответ слегка улыбнулся, но ничего не сказал. Он подумал о долгих часах, которые отец проводил в кондитерском магазине, стараясь улучшить жизнь всем им. И как мать могла сказать такое, зная, как тяжело работает ее муж все шесть дней в неделю. Бен хотел было сказать ей об этом, но передумал — все равно из этого не выйдет ничего хорошего. По-видимому, ничто никогда не огорчает мать, и, может быть, это к лучшему.

Его отец всегда выглядел очень несчастным. Бен не мог точно сказать, в чем причина, но был уверен, что это как-то связано с его покойным дедушкой Эдом. Бен слышал какую-то историю, что-то о существовавшей давным-давно другой семье и о том, что его родители потеряли массу денег, но что произошло на самом деле, он точно не представлял, да это и не имело большого значения. Бен был убежден, что в какой-то степени и он сам причастен к отцовскому несчастью; если нет, то почему его твердые пятерки и спортивные успехи никогда, казалось, не волновали отца? Бен сделал бы что угодно, только бы на лице отца появилась улыбка, но все, что он мог, — это лишь стараться, чтобы отец гордился им.

На следующем углу Кит свернула, и Бен увидел двух девочек, которые, сидя у подъезда, играли в камушки. Они напомнили ему Наташу и Карлин. При воспоминании о сестре он поежился. Как обычно Кит опять не взяла ее на прогулку. Бен давно догадался, что мать предпочитает бывать только с ним одним. Ему не хотелось заводить разговор об этом, но его мучила несправедливость по отношению к сестре.

— Мам, — спросил он нерешительно, — а почему мы никогда не берем с собой Наташу, когда вот так уезжаем?

Вздрогнув, Кит взглянула на сына.

— Понимаешь, дорогой, — ответила она, слегка смутившись, — сегодня у Таш был трудный день в школе, и я знаю, завтра ее ждет такой же.

Бен понимал: ей хочется, чтобы он прекратил расспросы, но не мог удержаться.

— Но она никогда не ездит с нами.

— О, нет, это не так. — Испытывая неловкость, Кит выпрямилась на сиденье и, всматриваясь в дорогу, слегка покачала головой, давая этим ясно понять, что обсуждение закончено.

Бен не подозревал, какое облегчение почувствовала мать, когда он оставил эту тему. Сын, конечно, прав. Она действительно исключала Наташу из всех их поездок, но никогда не смогла бы объяснить ему те чувства, которые пробуждала в ней Наташа; всякий раз, когда она смотрела на дочь, в ней оживали кошмарные воспоминания.

Безусловно, в этом нет ничьей вины, пыталась убедить себя Кит, как делала и прежде бесчисленное множество раз; ну как объяснить, что каждый раз при виде дочери она вспоминала младшую сестру Натали. Каким-то образом все, связанное с Наташей, уводило Кит к прошлому, и сейчас она содрогнулась, вспомнив, какой хрупкой и беззащитной была ее сестра, с каким хрипом она дышала, какие страшные звуки издавала, когда родители массировали ей грудную клетку, чтобы помочь ей очистить легкие. Родители целиком посвятили себя заботам о Натали — кистозный фиброз требовал постоянного внимания. Кит разрывалась между обидой, что ее лишили самого минимального родительского внимания, и виной перед сестрой — слишком мало она принимала в ней участия. День за днем слышалось: «Натали то, Натали это, не мешай мне, Кит, я готовлю специальную еду для Натали, поговорим позже, сейчас я нужна Натали». И затем этот ужасный конец, когда девочка, уже фактически прикованная к постели, в двенадцать лет подхватила воспаление легких и умерла. Кит затолкала обратно, в самые темные глубины памяти, смесь ярости, скорби и вины, не желая никогда больше сталкиваться с ними. Это Леонард, когда родилась девочка, выбрал для нее имя в честь Натали.

— Я знаю, любимая, ты хотела бы назвать ее в честь своей сестры, — сказал он Кит в больнице утром в день рождения дочери. — Давай так и сделаем.

Кит пришла в замешательство и не осмелилась сказать, что у нее и в мыслях не было подобного, вместо этого она кивнула, как бы оценивая чуткость мужа.

«Почему один ребенок должен расплачиваться за другого?» — грустно спрашивала Кит сама себя. Но когда дело касалось Наташи, в ней как будто что-то закрывалось, и так всегда, с момента появления ее на свет. Кит очень ждала ее рождения, после потери второго ребенка беременность Наташей была как новое начало, и ничто другое не могло бы уменьшить ее горя, но Кит приходилось нелегко: ее организм устал после трех беременностей одна за другой, а Наташа была очень беспокойным младенцем, ее мучили колики, она плакала часами напролет, отказываясь спать больше двадцати минут подряд, полная противоположность Бену, который был самым веселым малышом на свете.

— Что, мама?

— Ничего, детка. — Чуть вздрогнув, она снова взглянула на него с сияющей улыбкой. — Я просто рада, что мы почти дома.

Когда Кит парковала автомобиль, свежесть раннего вечера уже превращалась в прохладу. Бен и Кит вместе достали почту из громадного блока почтовых ящиков в вестибюле, и, поднимаясь к себе в квартиру на небольшом лифте, Кит весело мурлыкала, просматривая кипу конвертов, хотя Бен мог поспорить, что в большинстве своем это были счета. Она открыла входную дверь, и их охватила тишина — квартира была пуста. Леонард обычно работал почти до десяти часов вечера, но Наташа уже должна была быть дома. Бросив почту на столик в тесной прихожей, Кит направилась к холодильнику проверить, что есть к ужину.

— Пойди разыщи сестру, дорогой, — крикнула она на ходу сыну. — Она, вероятно, у Карлин.

Бен со вздохом положил на пол ранец. Он всегда старался угодить матери, но это было одно из самых ненавистных поручений. Его сестра и Карлин всегда вели себя как какие-то дурочки, играли в тупые игры, перешептывались и пересмеивались, в общем, изображали из себя настоящих девушек. Когда он пытался куда-нибудь увести Наташу, Карлин неизменно увязывалась за ними, а если Карлин куда-то шла, Наташе непременно нужно было идти туда же, можно подумать, их приклеили друг к дружке. Еще раз вздохнув, Бен спустился этажом ниже и постучал в дверь Сквайров.

— Входите, — пригласил его женский голос.

Приоткрыв дверь, он просунул голову ровно настолько, чтобы увидеть в кухне мать Карлин, которая жарила цыплят, и почувствовать аппетитный запах.

— Миссис Сквайр, Наташа у вас? — громко обратился он к женщине. — Мама ищет ее.