Эмили Сноу - Трофей (ЛП)

Выдергивая руку, я с чрезмерной силой бросаю телефон в свою сумочку.

- А я здесь, потому что какой-то пафосный мудила из Калифорнии выкупил дом моей бабушки.

Он делает резкий вдох и, напрягая под столом свои длинные ноги, сжимает ними мои собственные.

- Я вижу.

- Ну, значит, ты поймешь, почему я скажу тебе следующее. Отъебись, Лукас.

Наши взгляды встречаются. В его читается насмешка, гнев и что-то еще. Что-то, что я уже видела два года назад, в ночь, когда поехала с ним домой. Что-то, что мне хотелось бы не замечать.

- Я слышал от тебя что-то столь убедительное, как это лишь однажды, так что должен спросить: ты говоришь это из-за ситуации с бабушкой или из-за того, что произошло между нами?

Я освобождаю свои ноги от его захвата и встаю, подсовывая деньги под тарелку с так и нетронутым Чеширским пирогом.

- По обеим причинам, - говорю я.

†

Я так взволнована эмоционально, психически и, черт возьми, физически от этой встречи с Лукасом, что по пути к дому бабушки, не могу с ней толком даже поговорить. Я слышу ее вопросы о том, как прошел мой полет и о том, как долго я планирую пробыть в Нэшвилле. Я слышу, но отвечаю, как робот.

- Все было замечательно, ба… Я пробуду тут, сколько потребуется…

Затем бабуля начинает задавать мне новую серию вопросов, и я даю ей еще более механические ответы. Весь наш обмен репликами напоминает мне смутный сон, в котором голос Лукаса звучит громко и атмосферно поверх всего в моей голове. Он дразнит меня, предупреждает о том, что я не подхожу для музыки.

Чтобы это не значило. Возможно, я вдохновила его на песни о рокере, который так и не трахнул девчонку, или что-то в этом роде. Хотя, нет, писать о таком скорее не вдохновение, а творческое истощение.

Единственная вещь, в которой я точно уверена, так это в своем желании, чтобы человек, которому достанется любимый дом моих прародителей, был кем угодно, лишь бы не Лукасом.

Ведя Land Rover вверх по извилистой горной дороге по направлению к дому, в котором я провела большую часть своего детства, я возвращаюсь мыслями от Лукаса Вульфа к самой важной дилемме на данный момент.

- Почему ты не сказала мне? - спрашиваю я тихо. - Ты приезжала в Лос-Анджелес на Рождество, вероятно, уже зная обо всем.

- Я думала, что смогу все изменить. Чтобы я тебе сказала? Я все еще могу исправить положение. Последняя вещь, которую я хотела бы cделать, так это обременять тебя чем-то стрессовым.

- Ох, бабуля…

- Не смей жалеть меня, Сиенна Дженсен. Еще есть немного времени. Все пока что не кончено, - говорит она, и ее голос тверд, как сталь. Но погладывая на нее искоса, я замечаю, что ее глаза блестят, а руки упираются в подлокотники для поддержки.

- Ты права.

Но она вздыхает. Мы обе знаем, что нас ожидает - дом, к которому мы подъезжаем, практически уже не наш. Менее чем через две недели, может быть чуть больше, если нам повезет, бабуля станет бездомной. И я отказываюсь покидать Нэшвилль, пока ей негде будет жить. Потому я проглочу свои собственные комплексы и пойду, чтобы сразиться за счастье своей бабушки.

Даже если тот, с кем придется бороться - Лукас.

Отключая двигатель, я вытягиваю ключи из зажигания и смотрю на хижину, которая вовсе и не хижина, а скорее особняк. Последние несколько лет я говорила бабуле, что это слишком большой дом для нее одной, и ей нужен дом поменьше. Сейчас же… Я почувствую себя дерьмово, даже если пошучу с ней на эту тему.

- Вот мы и дома, дорогая. Я хочу пойти полежать наверху. В последнее время я себя неважно чувствую, - говорит бабуля, как только мы окунаемся в тепло дома. Она вешает пальто на вешалку в фойе, так что не замечает, как я оттягиваю высокий воротник своей блузки, потому что в доме слишком жарко.

- Все та же комната? - спрашиваю я и в момент, когда слова срываются с языка, я мысленно пинаю себя. Боже, как же ужасно неловко.

В ответ она издает странный звук, который похож на смешок, но я от него содрогаюсь.

- В течение следующих двух недель.

- Тебе следует пойти отдохнуть. Со мной все будет в порядке, ладно? - но если со мной и правда все в порядке, то почему есть ощущение, словно кто-то топчется у меня на груди?

Одновременно с тем, как я достаю замороженную еду на кухне, а бабушка одержима удобствами, я звоню Сету. Конечно же, он не отвечает, так что я оставляю ему сообщение.

- Эй, Сет, это я, Сиенна. Я оставила свою сумку у тебя в машине. Мог бы ты привезти мне ее срочно? - и поскольку я знаю, он будет ворчать по поводу того, что ему приходится ехать через весь город, я добавляю. - Я дам тебе двадцать долларов на бензин.

Я перезаписываю сообщение еще дважды, прежде чем сохранить удовлетворяющий меня вариант, после чего звоню Тори. На половине первого гудка она отвечает. Сразу приступая к делу и тараторя:

- О, мой бог, Сиена, где ты была? Ты вообще проверяла свои сообщения, женщина? Я пыталась связаться с тобой в течение последнего часа! Ты шлешь мне такие смски, а потом просто исчезаешь.

Она делает паузу и глубоко вдыхает. На самом деле я могу представить, как она прямо сейчас возится со всякой всячиной на своем столе, потому что это то, что она обычно делает, когда на взводе. Если бы не стресс-шарики, то Тори уже бы саморазрушилась, потому что, чтобы быть в норме, ее руки всегда должны быть заняты. Я слышу, как гнусавый голос что-то ей говорит, и Тори шипит в ответ, что она все сделает, после чего Дженна, ее босс, еще раз повторяет указания.

- Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, скажи мне, что ты шутишь насчет Лукаса Вульфа. Пожалуйста, скажи мне, что это все твой розыгрыш, чтобы поиздеваться надо мной, - Тори наконец-то стихает, переходя на шептание.

- Нет. Это не шутка. Это определенно он. И прости, что сразу не перезвонила, я была… Занята.

Она стонет, и я слышу, как захлопнулась дверь, а затем стук ее высоких каблуков. Когда она снова начинает говорить, то ее голос отдается эхом, словно она на лестничной площадке.

- Прости, пришлось уйти от сучки-ведьмы в соседнюю комнату. Итак… Он тебя помнит? Я имею в виду, это было два года назад, и ты по правде с ним не траха…

- Он помнит, - перебиваю я.

Она издает звук, что-то среднее между стоном и визгом, словно одна эта перспектива ее страшно взволновала.

- Ладно, и что он сказал? Что сделал ? Святое дерьмо, почему он именно в Нэшвилле? Не в обиду, детка, но это далеко не Лос-Анджелес.

Меня вообще-то все еще интересует то же самое. Я даю ей то же пояснение, что и он дал мне:

- Он здесь пишет музыку. Очевидно, что дом моей бабушки - подходящее для этого место, там удобно скрыться внутри и заниматься своим музыкальным делом.

Длительное время она молчит, настолько долго, что я отнимаю телефон от уха, проверяя, не прервался ли вызов. Но нет. Это столь длительное молчание, что я успеваю вытянуть пирог с курицей и налить кока-колу себе на завтрак. И только когда я направляюсь наверх, к спальне моего детства, Тони наконец-то отвечает: