Джесси Кирби - О чем знаешь сердцем (ЛП)

И дыхания.

И биения наших сердец.

В жизни бывают минуты, когда так наполнено сердце,

Что при малейшем толчке иль если падет в него слово

Камешком легким, оно готово уже расплескаться,

Тайну свою, точно воду, на землю пролить невозвратно.

Генри Уодсворт Лонгфелло «Сватовство Майлза Стендиша»

Я просыпаюсь так медленно, что поначалу воспринимаю только одно: ровный, приглушенный стук и размеренное движение то вверх, то вниз там, где лежит моя голова. Меня окутывает тепло, но сразу за ним начинается сырой от дождя воздух, и потому мне хочется прижаться к Колтону, к теплу его кожи и биению сердца, теснее.

На долю секунды это желание ошеломляет меня. Очень долго я думала о Колтоне, как о человеке с сердцем Трента, теперь же – и я не знаю, когда и как это произошло – такие мысли кажутся мне чем-то отдаленным. Даже неправильным. Стук, который я слышу и чувствую, – это сердце Колтона. Я открываю глаза и, стоит мне увидеть очертания его подбородка, загар обернутой вокруг меня руки, как все случившееся возвращается ко мне теплым приливом. Я вспоминаю, как прижимались ко мне его мягкие губы, пока над нами несмолкаемо стучал дождь. То были наши сердца, его и мое; принадлежащие только нам моменты.

Сквозь запотевшие окна проникает рассеянный свет. Снаружи по-прежнему доносится тихий шелест, перемежаемый стуком, с которым на металлическую крышу автобуса падают с кипариса, под которым мы припаркованы, крупные капли воды.

Я притрагиваюсь к нему, кончиком пальца рисую невесомую линию от центра его груди до шеи, и Колтон ежится от моего прикосновения. Делает глубокий вдох и, как недавно, накрывает мою руку своей, а после кладет ее себе на грудь и улыбается, не открывая глаз.

– Привет, – говорю я, вдруг оробев немного, ведь наши тела под покрывалом все еще переплетены.

Колтон приоткрывает один глаз, потом второй, и наклоняет подбородок, чтобы взглянуть на меня.

– Значит, мне не приснилось. – На его лице расплывается улыбка. – Ну, по крайней мере, на этот раз.

Я смеюсь и награждаю его шутливым тычком, но стоит мне вспомнить нас в шуме дождя и представить, что он думал обо мне подобным образом, как сквозь меня проносится новая волна тепла. Я дотягиваюсь до его губ, вокруг меня обвиваются его руки, и в момент, когда все опять начинает исчезать, я слышу жужжание своего телефона.

Приподнимаюсь, чтобы проверить, кто это, но Колтон снова увлекает меня к себе и между поцелуями шепчет мне в губы:

– Не волнуйся об этом сейчас.

Я целую его в ответ, телефон продолжает жужжать, потом замолкает. Раздается сигнал автоответчика. Где-то в уголке моего подсознания просыпается беспокойство. Я говорила Райан, что собираюсь к Колтону. Может, она просто проверяет, все ли в порядке.

В обычной ситуации я бы не стала придавать этому значения, но из-за грозы – и того факта, что я не там, где обещала быть, и уже поздно – беспокойство разрастается настолько, что я отстраняюсь от Колтона и, набросив на грудь покрывало, беру телефон.

Когда загорается экран, все во мне обрывается.

Двенадцать пропущенных звонков.

От мамы, бабушки, Райан.

Один за другим.

– О боже.

Моментально насторожившись, Колтон садится.

– Что? – спрашивает он. – Что такое?

Я вожусь с телефоном, пытаясь включить автоответчик.

– Я… я не знаю… наверное, что-то…

Меня прерывает настойчивый голос Райан.

– Куинн, это папа. Тебе нужно немедленно приехать в больницу.

Двери приемного отделения с шорохом раздвигаются, и вместе с едким запахом антисептиков на меня с силой, к которой я не готова, обрушиваются воспоминания о том, как я была здесь, в этой самой больнице, в последний раз. Я вспоминаю себя – в ужаснейшем состоянии, с кроссовком Трента, зажатым в руке, папу у стойки регистратуры, лица его родителей при виде меня. Трента уже увезли из приемного отделения. Решения были приняты, бумаги подписаны, священник вызван. Прощальные слова произнесены – без меня.

Я останавливаюсь, пытаюсь дышать, и пол внезапно начинает уплывать у меня из-под ног.

– Эй. – Колтон подхватывает меня под локоть. – Ты как?

Я открываю рот, но вид моих родных удерживает меня от ответа. Они сидят на тех самых бежевых стульях, на которых я вместе с папой ждала, когда мне позволят увидеть Трента. И попрощаться с ним.

Теперь там сидят бабушка, мама и Райан. Напряженно, не разговаривая. Мама смотрит в пространство перед собой с таким выражением на лице, словно вся тяжесть вины лежит на ней – и словно перебирая в уме все, что должна была сделать иначе. Райан, которая выглядит так, точно находится на грани слез, уставилась в невидимую точку на полу, будто слезам не пролиться, если не сводить с этой точки взгляд. И бабушка. Она сидит очень прямо, очень неподвижно, с сумочкой на коленях и руками, сложенными поверх, спокойная в окружении безмолвного шторма.

На мою спину мягко опускается ладонь Колтона.

– Это твоя семья?

Я киваю, готовясь к слову «инсульт», а потом ухожу вглубь приемного отделения, к рядам стульев. Райан замечает нас первой. У нее округляются глаза, и в этот момент я понимаю, как, должно быть, выгляжу со стороны: волосы растрепаны и вьются вокруг лица, тушь потекла, на плечах болтается еще влажная толстовка Колтона.

– Что случилось? Что с папой? – Мои глаза наполняются слезами, готовыми пролиться, каким бы ни был ответ. – У него был инсульт?

Мама, поднявшись, обнимает меня так крепко, что мне становится страшно, что все гораздо хуже, чем я предполагала. Спустя какое-то время она расслабляет руки, но не отпускает меня.

– Пока неясно. Станет известно после обследования.

– Но что случилось? Как он… я думала, что…

Я не договариваю, потому что понимаю, что в последние недели и не вспоминала о его лечении, о его медосмотрах и о симптомах. Я просто заключила, что теперь он в порядке. Что ему ничто больше не угрожает.

Я позволила себе забыть, что так не бывает.

– Он помогал мне с картинами, – не отрывая взгляда от пола, отзывается со своего места Райан. – И вдруг… стал как-то странно разговаривать. Я решила, что он шутит, и засмеялась. – Она поднимает лицо, в ее глазах слезы. – Я засмеялась, а у него закатились глаза, и он упал. Упал и…

Райан заламывает руки, и тогда бабушка кладет поверх них ладонь и крепко прижимает их к ее коленям.

– А потом ты начала действовать, позвонила 911, и это было все, что ты могла сделать.

– Нет, я должна была догадаться сразу. Если бы я позвонила раньше…

Мама перебивает ее, не позволяя винить себя.

– Милая, ты сделала все, что на твоем месте сделал бы любой из нас. Все прочее не в нашей власти.

Мне кажется, мама сама не верит своим словам. Я буквально вижу, как она терзается, перебирая мысленно все те превентивные меры, которые не испробовала с моим отцом, и мне хочется остановить ее и сказать, что иногда ничего поделать нельзя – как бы сильно мы не жалели и не хотели, чтобы все обернулось иначе.