Барбара Хоуэлл - Прогулочки на чужом горбу

Та же Мэри поведала мне, что приблизительно в 1981 году никому не известный литературный агент, представлявший англоязычных писателей Азии, стал распространять в издательских кругах рукопись новой книги Джой, повествующей о порочной жизни богачей Нью-Дели.

В 1983 году книга, наконец, вышла в свет в мягком переплете. Я взяла у Мэри почитать ее. Роман оказался еще хуже предыдущего, третьего. Сплошная сумятица. Содержание книги было безнадежно затеряно под грудой предложений — без единого глагола, но с кучей придаточных — о несчастной жизни автора: совершенно нельзя было понять, чем занимаются герои, не говоря уже о том, какого они пола, так как все они носили длинные, состоящие из четырех слогов индийские имена, за исключением самой маленькой Джой, которую в этом романе звали Малышка Фаунтлерой.

Поговаривали о ее пристрастии к наркотикам, сильным транквилизаторам и стимуляторам, к гашишу. Читая книгу, в это легко поверить.

Прочитав, вернее, попытавшись прочесть эту ее четвертую книгу, я окончательно выкинула Джой из головы. О ней перестали писать и говорить. Однажды на Пятой авеню я встретилась со знакомым ведущим телепередач, и тот сказал мне, что Джой скорее всего присоединилась к компании своих героев, тех самых «заблудших и безумных».

А моя жизнь шла своим чередом. Я жила одна, растила детей, и жизнь казалась мне вовсе не такой уж беспросветной, какой представлялась поначалу; с другой стороны, мне не было еще и сорока, я была довольно обеспечена, хотя и приходилось подрабатывать на рекламе по разовым контрактам, и похудела на два размера.

Вероятно, к этому самому времени относится начало двухмесячных поездок Маризы в Камерун, в джунглях которого она изучала жизнь баков. Я живо представляю ее себе — в шортах цвета хаки, простой спортивной рубашке, светлые волосы увязаны хвостиком — совершающей наезды в деревни аборигенов. Она сидит на складном стульчике, перед ней на переносном столике магнитофон, записывающий на пленку простой вокабуляр этого крошечного воинственного племени. Делая записи в блокнотах, напряженно размышляя, она пытается найти в примитивном и грубом укладе их жизни разгадку тех факторов, которые привели ее собственную цивилизацию от естественной простоты и гармонии к тому, что она представляет собой теперь.

Мне хочется знать, воспринимает ли Мариза нашу культуру так же, как я? Видит и чувствует ли, подобно мне, всю жестокость и отсутствие богов и богинь в нашем мире?

Не потому ли меня так тянет рисовать насекомых? Я бы и рада оставить их в покое, но они, жужжа и трепеща крылышками, не оставляют моего воображения. Вот и сейчас я только что закончила серию рисунков шершней, которые никто никогда не купит. В самом деле, кому захочется повесить у себя дома такой рисунок? Вероятно, для меня шершни олицетворяют ту жестокость, которую я наблюдаю повсюду: в телевизионных программах, в газетных сообщениях, в общении людей друг с другом. Однако я отвлеклась.

В 1984 году я вышла замуж за Кеннета Ройдена. Он старше меня на десять лет и к тому же оказался бездетным вдовцом и замечательным архитектором. Он добр, талантлив, в общем, тот самый человек, за которого мне следовало бы выйти замуж с самого начала. Он легок в общении и обладает способностью отнестись к женщине и наименее предсказуемым свойствам ее натуры с терпением и пониманием.

Когда я познакомила с ним моих родителей, они были вне себя от счастья и даже не пытались скрыть своей благодарности за то, что он «спас» их дочь. Интересно, от чего? От меня самой, скорее всего.

Приблизительно в то же время я стала продавать свои картины — натюрморты, разумеется, не насекомых, — небольшому, но, с моей точки зрения, понимающему толк в искусстве кругу друзей и коллекционеров, которые украшали ими стены своих прихожих и спален. Несколько картин купил ресторан диетического питания в СоХо и магазинчик в Истсайде, торгующий мебелью для загородных домиков.

Ни в плане известности, ни в плане финансового положения я высот не достигла. Может, потому, что я слишком долго боялась и думать об этом. Единственное, в чем я действительно преуспела — это в том, что по крайней мере понимаю, чем мне хочется заниматься в первую очередь, и претворяю свои замыслы в жизнь.

Я как никогда чувствовала себя счастливой и уверенной в себе и, вероятно, поэтому, услышав в телефонной трубке голос вернувшейся, наконец, из Индии Джой, вместо того, чтобы тут же оборвать разговор, стала слушать ее извинения по поводу того давнего инцидента с Ральфом. По ее признанию, в то время она совершенно не владела собой, уже тогда сидела на наркотиках и ей было очень-очень плохо.

Но теперь все это в прошлом. Она в полной завязке и хочет только одного: восстановить утраченные связи и начать новую жизнь. Сколько раз она вспоминала меня! Из всех ее друзей я была ей ближе всего. Она видела мои картины в ресторане в СоХо и была поражена тем, как сильно я усовершенствовалась за это время. Теперь я стала настоящим Мастером. Понимаю ли я это? Нет, зря она уехала из Штатов. Она так тосковала по дому, теперь-то она ни за что не покинет больше Нью-Йорк и свою маленькую квартирку на перекрестке Сто седьмой и Бродвея. Она повзрослела, но чувствует себя сейчас как никогда юной. Я понимаю, что она имеет в виду? Черт возьми, ей так хочется пообщаться с кем-нибудь умным, талантливым и, в общем, таким понимающим, как я. Может, мы встретимся с ней хоть разочек где-нибудь в удобное для меня время?

И вот не прошло и четверти часа, как я неожиданно для самой себя пригласила ее на ланч в «Знамение голубки».

Придя в ресторан, я застала Джой уже сидящей в зале и о чем-то серьезно разговаривающей с помощником официанта. Как всегда, на ней был шикарный наряд: пиджачок розовато-лилового цвета, юбка и блуза с огромным вырезом — все явно от Лорана. Она совершенно изменилась и выглядела гораздо моложе своих сорока двух. Все то же округлое лицо с маленьким носиком-пупочкой, встрепанные светлые — без седины — волосы, руки с мягкой юной кожей и тщательно отполированными ногтями (лака она по-прежнему не признает). Даже улыбка осталась все такой же по-детски открытой. Хотя не могу не заметить, на юношу-официанта, судя по тому, что он с видимым облегчением прекратил беседу с ней при моем появлении, она, по всей вероятности, не произвела впечатления.

Мы заказали коктейли с шампанским — по ее словам, теперь это ее любимый напиток, и все первые полчаса она беспрестанно жаловалась, что прошли те времена, когда она угощала в «Знамении голубки» целые толпы народа. В ту золотую пору она и вправду распоряжалась своими деньгами и временем с щедростью, которой позавидовали бы мать Тереза и наследники Джона Д. Рокфеллера вместе взятые.