Алёна Лепская - Анафема в десятый круг

Или.

Причинить себе глубокую, острую боль. Причинить, физическую боль, убивая эти жестокие стенания внутри. Вот как я играю, играю в жизнь, вышибая клин-клином.

Я была чертовски пьяна. Очень сильно. И чувствовала, что конкретно переборщила с коксом. Но даже это, не отменяло мысли, о моём бесповоротном нездоровье. Эти мысли способны хоронить мою драму, голосуя за мои похороны.

Не могу стоять ровно, теряя всю веру, в обещания, что дала самой себе, но всё ещё подчиняясь этой горько-сладкой улыбке на губах.

Остывая под этим ледяным снегом, не в силах, остановиться или сделать уже чёртов шаг. Я сама виновата во всём, Инна, что б её права! Я разрушаю его, разрушала с самого начала, но я пыталась! Чёрт возьми я правда пыталась! Мне нечем было перекрыть эту пустоту и боль.

Воспоминания, острые, сияющие, словно ножи, они безжалостно пронзают настоящее, до самого будущего. Но после самоубийства любви, ничего значимого просто на просто не останется, а её останки будут похоронены в безымянной могиле моего сердца.

С ядовитым поцелуем, не побеждают одиночество. Спасают теплом рук, а не саваном забвения. Тем самым смертельным саваном лжи и притворства, от которого застыло моё сердце. Я вовсе не хочу, чтобы он был пригвожден к кресту, я могу лишь пожелать ему счастья и ждать конца. Но одиночество умоляет меня сдаться. В конце концов она никогда не исчезает навсегда, солгав. Боль всегда обещает вернуться. И всегда возвращается.

Мне кажется это предел.

Я объявляю конец властвования масок над нашими душами.

Окончен балл.

Я завершаю войну.

Моя эпитафия по любви.

Моё жертвоприношение.

Последний глоток, виски. Древесино-горький вкус, такой же как боль и сожаления.

31 декабря. Полночь. Парапет моста. Телефонный звонок.

― Да. ― ответила я устало.

― С новым годом.

― С новым…

― Ты едешь? ― тут же спросила Инна. Я окинула взглядом полузамёрзшую реку. Посмотрев в небо я отступила от парапета и скользнула в салон машины.

― Еду.

Я так больше не могу, её голос на записи… все эти образы из недавнего прошлого, сводят меня с ума.

Я думал, что смогу всё расставить на место в своей голове, но небо сыплет новоявленным январским снегом, затянутое тучами ― вот всё что я знаю наверняка. Я тону в метели, и виню в этом себя.

Свесив руки с колен, я цедил виски, но не ощущал тепла. Мои руки были неправдоподобно холодными, я бледным, а Ярэк еле дышал, беспокойно за мной наблюдая.

1 января. 4:30 утра. Я следил за секундной стрелкой, на своих часах.

Я сбился нахрен с ног, не представляя где она, и просто не поверил своим ушам, когда, наткнулся на эту запись.

Она оставила её за час до того как куранты пробили двенадцать. Она оставила меня.

И так день за днём. Я ждал её, раз за разом, час за часом, но это было бесполезно.

Я встал с кресла, у пульта в звукозаписи, где сидел. Выйдя в коридор, я подошёл к окну. На улице уже начало светать, осветляя снег. Посмотрел на Ярэка, мерившего шагами коридор студии, с фляжкой в руке.

Дни смешались в серое месиво боли и бессилия. К концу месяца я уже потерял ход мыслей, не помня себя я, кажется просто не мог думать.

Она всё узнала и оставила меня?

Или кризис доломал её?

«Доломай или спаси меня…»

Я доломал её.

Я прижался лбом к холодному стеклу. Я боялся, посмотреть правде в глаза. Я боялся, пожалуй впервые в жизни по настоящему, без тени сомнений. Дыхание стало сводить панической судорогой. Они вернулись, панические атаки, давным-давно уже мною позабытые. Не удивительно, что Вика потеряла всё желание жить, эта хрень просто невыносима.

Я не знаю, как я продолжал дышать в этом ужасе. Я просто делал что-то, что-то пил и ел. Я не жил.

На плечо легла твёрдая рука. Костя. Каждый час ожидания, продвижения её поисков, просто уничтожал всё живое во мне, я пытаюсь гнать от себя эту мысль, но она настойчива. Смерть ― вот чем всё это кончится. Всё пошло не так, как я планировал, всё идёт не так. И они не могут найти её. Господи, этого следовало ожидать. Это был роковой кризисный удар.

Костя, обошел меня и встал рядом. Он молчал. Я просто растерял все слова, как и способность говорить. Её отец, непрошибаемый человек, серьёзно. Всё время пьёт как старый десантник в запасе, матерится, кляня оперов и всех кого угодно, но не сдаётся. Он всё ещё свято верит, что она вернётся.

Ледяной взгляд зимы из окна, не мог унять пылающий отравляющим ядом, пожар внутри меня. Никогда прежде я не был в таком беспомощном отчаяние. Мне в самом деле хотелось разворотить к чёрту весь мир.

К весне, я понял. Она уже не вернётся. Я чувствую, что это не так, убеждаю себя чувствовать, но это только оболочка надежды, а она ушла.

Они не ищут, они только создают видимость. Они и не будут искать, поскольку это не нужно. И дело стопудов в Керро. Она не умерла, нет, иначе Керро не вела бы себя так сверхспокойно. Просто, она узнала и сбежала от меня. Всё так, как я и предполагал. Я мог бы найти и вернуть её. Я мог бы, но не буду. И гордость не причём, я видел такой исход. Но всё ещё не знаю, как мне отпустить её. И кажется я… кажется я впервые понял какого это, из последних сил, сдерживать вопль рвущийся из груди, в клочья разрывающий обливающееся кровью, сердце. Волосы встали дыбом от этого, нечто всерьёз напугало меня. Я мог чувствовать злость, напряжение, грусть, радость, притяжение ― с этим мне приходилось иметь дело. Но прямо сейчас, я чувствовал боль. Я чувствовал боль, где-то кроме, как снаружи. То, что для меня невозможно априори, но по какой-то необъяснимой причине, оно происходило. И это не впервые когда я замечаю это ощущение не с чем несравнимое, как маленькая трепещущая смерь прямо внутри меня. Я лишь не мог адекватно расценить это, ведь оно натолкнуло меня на мысль о том, что могло быть родоначальником этой боли. То, что для меня более чем невозможно, но было реальным прямо чёрт побери сейчас, когда уже слишком поздно для осознания ― вот что напугало меня. Ведь это был замкнутый круг, мне было больно потому что я просто укусил за хвост сам себя. Не случись всего этого, я бы не чувствовал вины, боли и сожаления. А значит, не понял бы, что заставляет меня чувствовать всё это в такой степени, и так никогда и не сказал бы ей. Сказал бы ей сразу, я бы солгал, ведь не знал бы ещё о чём я вообще говорю, и узнав всю правду обо мне, она бы знала о том, что мои слова ложь, и сбежала бы тем более. А я узнал бы, что ложь может оказаться правдой, сразу же, после осознания, что невозможное, может стать возможным. С одной маленькой ремаркой: время не вернуть назад.