Эстель Альенде - Когда сбываются мечты

– А что с ней сейчас? – поинтересовался Антонио.

– Однажды, – задумчиво проговорила Селеста, – спустя три года после смерти отца, возвратившись с рынка, экономка обнаружила мою мать, лежащую на полу у лестницы. Она уже не дышала.

Антонио не предполагал, что его молодая и прекрасная спутница успела испытать столько горя в своей жизни. Ему нестерпимо захотелось обнять и утешить ее. Он передвинул свой стул, сел рядом с ней и обнял ее.

– Никто до сих пор доподлинно не знает, да и следствие не смогло разобраться, – Селеста положила голову на его плечо и продолжала, – что действительно произошло: намеренно ли мама упала с лестницы, желая последовать замужем, или нечаянно оступилась.

Антонио выслушал ее рассказ, и сердце его сжалось. Как бы он хотел быть всегда возле нее, заменить ей семью, дать ей любовь и заботу. Исполненный самых искренних чувств, он поднес ее руку к своим губам.

– Меня тогда не было с ней рядом, – добавила Селеста. – Я тогда уже училась в Риме, в художественной школе.

– Давно это было? – спросил Антонио.

– Да, уже почти пять лет.

Жестом позвав официанта, Селеста заказала бокал вина, и было понятно, что она больше не хочет говорить о себе.

Было уже поздно, с пляжа ушли последние купальщики и даже ребятишки, строившие на песке причудливые замки, были вынуждены покинуть свои однодневные стройплощадки. Вода постепенно подступала к берегу и, наконец, безжалостно смыла возведенные башни. Море подступало, затапливало берег, медленно и неотвратимо накатываясь на сушу. Антонио ощущал, что его самого затапливает невыразимое желание обладать этой женщиной. Он смотрел в ее темные глаза и благодарил Бога за это мгновение, за этот вечер, который они провели вместе.

В гостинице они по очереди взяли ключи от своих номеров и поднялись наверх. Не говоря ни слова, Селеста открыла дверь своей комнаты, приглашая его, и Антонио вошел за ней. Едва затворив дверь, он обнял девушку так крепко, словно желал слиться с ней и стать единым целым. Она мягко отстранилась, казалось, она в чем-то не была уверена, раздумывала, как поступить. Он не заметил ее растерянности, хотя хмель давно потерял свое дурманящее действие, и Антонио вновь очень четко различал контуры реальности. Сегодня он абсолютно счастлив, он проведет ночь с той, которую так давно и страстно желал. Селеста была его наваждением. Она являлась ему и наяву, он разговаривал с ней, руководя строительством днем, и во сне, когда он ласкал ее, такую далекую и недоступную.

Они оба понимали, что время слов закончилось. Сейчас вместо слов их мысли и чувства передавали руки и губы. Антонио быстро разделся сам и торопливо и не очень умело раздел Селесту. Она заметила его неловкость и не хотела заставлять его мучиться дольше. Она легла на широкую кровать и раскинула руки, ласково приглашая мужчину в свои объятия. Он несколько минут смотрел на нее, любуясь совершенством линий ее тела, но вдруг, смутившись от ее пристального взгляда, он быстро лег рядом с ней. Наконец он смог ощутить тепло ее кожи, мягкость ее прикосновений. Он повернулся и быстро поцеловал ее глаза, щеки, губы, шею, и, внезапно остановившись, почувствовал, что хочет узнать ее ближе. Селеста была первой женщиной, которую он по-настоящему познал. Она отдавалась ему не только телом; она дарила ему и свою любовь. Антонио был безмерно благодарен ей за столь щедрую награду. Он нежно и ласково изучал ее округлости и впадины, сначала проводя по ним пальцами, чтобы запомнить совершенство формы, а затем, покрывая каждый сантиметр жаркими поцелуями, чтобы оставить эту ночь в ее памяти.

Растворяясь в его ласках, Селеста неожиданно почувствовала, что эта близость с Антонио заполняет всю ее душу, не оставляя места воспоминаниям о других мужчинах. Невероятный вихрь прекрасных ощущений, который сейчас ей дарил этот мужчина, словно изгонял остатки искренних чувств к другим, когда-то значившим для нее очень много. Она испугалась такой власти, которую Антонио обретал над ней. Казалось, он ощутил ее страх и, желая избавить возлюбленную от него, Гауди чуть не задушил ее в своих объятиях. Она с радостью и облегчением покорилась страстному порыву своего любовника. Она успокоилась и, используя самые тайные и сокровенные возможности, которыми только обладает женщина, утолила ненасытное желание этого мужчины.

Занималась заря, когда Антонио, обессилев от разлившейся по телу истомы, выпустил Селесту из своих объятий. Она сказала, что хочет выспаться в одиночестве, и он, наспех натянув одежду, отправился к себе в комнату. Зайдя в очень похожий, но холодный гостиничный номер, он согнулся, будто раздавленный внезапно навалившимся одиночеством. Только сейчас он наконец-то осознал, что больше никогда не увидит эту прекрасную женщину. И хотя он привык стоически сносить удары судьбы, его терзала тоска и яростная обида на Бога, который безжалостно лишал его женщин, которых он любил, и в которых он отчаянно нуждался, – сначала умерла мать, потом Пепета отвергла его предложение, а теперь он навеки расстался с Селестой… Он бросился на кровать и зарыдал. Слезы лились неудержимо и смывали счастливые яркие краски, которыми была написана их безумная ночь любви. Расползаясь на ткани, они словно вытесняли из его души сладострастие любви, заменяя его своей губительной солью. Совершенно обессилев, потеряв чувство времени и пространства, он вышел на балкон и долго дышал утренней прохладой, ожидая, когда успокоится сердце.

Он снова думал о ее словах. Его прекрасная Лайла сказала, что величайшее творение его жизни еще впереди. Он создаст собор, который увековечит его гений. Саграда Фамилия, который начали возводить под его руководством почти два года назад, сделает его бессмертным. Сейчас эта величественная церковь занимала все его мысли, и сознание того, что люди будут восхищаться этим строением на протяжении нескольких веков, придавало ему сил. Нет, он не должен горевать о Лайле, каким бы жестоким не было расставание с ней. Он художник, и его душа не может быть отдана ни одной женщине в мире. Он весь без остатка должен принадлежать архитектуре – в этом его призвание. Ни на секунду не переставая думать о темноволосой красавице, он лег и заснул так крепко, что ни солнечный свет, вскоре заливший небольшую комнату, ни уличный шум не могли нарушить его сон.

Дэн Кэдден по своему обыкновению мерил комнату широкими шагами. Такой уж у него был способ бороться с паникой. Сейчас она охватила его, и он пытался сосредоточиться. Он только что выслушал Тимона, и отказывался верить ему.