Луиза Розетт - Больше никаких признаний

— Поговорим о прошлой весне? — наконец спрашиваю я.

Он пожимает плечами.

— Она просила меня тебе не рассказывать.

Он открывает глаза и пытается пристально на меня посмотреть, что в пьяном виде получается у него не совсем удачно.

— Паррина ее бил. Я знал, что она тебе устраивала всякую хрень, но ты должна была мне сказать.

— Регина просила меня не рассказывать тебе — она знала, что ты на него наедешь, и тебя исключат. Так я и сделала. Сделала выбор в твою пользу, а не в ее.

— Я никогда не просил тебя об одолжениях.

— Ты должен защищать всех, но никто не должен защищать тебя?

На это у него нет ответа.

— Я сказала ей, чтобы она сама тебе рассказала. Я бы ни за что тебя специально не подставила. После всего, что ты для меня сделал.

Он выпивает оставшуюся воду одним глотком.

— Пойду спать. Работаю каждую ночь, пока не отрублюсь.

Ни разу не слышала, чтобы Джейми жалел себя — раньше никогда такого не было.

— Почему ты так много работаешь? — спрашиваю я.

На его лице отражается не только гнев, но и проблески смущения.

— Папа потерял работу.

В этой ситуации нет ничего хорошего для Джейми. Ничего. Я стараюсь «придержать коней».

— Когда?

— В прошлом месяце, досрочный выход в отставку. Без полной пенсии. Слишком много было претензий к нему. Он попросил Диззи принять меня неофициально.

Учитывая, насколько Диззи неординарный гражданин (как мне теперь известно), уверена, что он ухватился за возможность нанять несовершеннолетнего сына копа для работы в баре. Ведь это отличная подстраховка.

— Джейми, мне жаль…

У Джейми вибрирует телефон, и он достает его из заднего кармана. Некоторое время он смотрит на экран. Его лицо ничего не выражает, но я бы поспорила на деньги, что ему прислала сообщение мисс Широкие Штаны. Он начинает подниматься с места.

— Я искала тебя на работе не для того, чтобы поговорить о Регине и Энтони Паррина. Я узнала кое-что о моем папе, и мне нужен… совет. Ты был первым, о ком я подумала.

Его глаза впиваются в мои. А потом он медленно садится обратно.

Когда я рассказываю ему про видео, из его взгляда улетучивается жесткость.

— Мама его посмотрела. С братом я еще не говорила. Не знаю, стоит ли мне смотреть. И почему у нас все наперекосяк, и мы все втроем вместе не можем решить, что нам делать? Как будто мы из разных семей.

— Некоторые семьи так и не могут собраться вместе.

Сначала я не обращаю внимания на слова Джейми, поскольку он говорит о своей семье. Но есть ли вселенная, в которой его слова относятся к моей семье? Почему бы ей не быть? Потому что мы более состоятельные, чем Форта? Я не готова размышлять над этим прямо сейчас, но главное, что я все-таки думаю о маме, брате и себе, как об одной семье, хоть мы и потеряли папу. Интересно, они думают так же?

— Ты бы посмотрел его, если бы был со мной? — спрашиваю я.

Он раскачивается на стуле, отталкиваясь ногами от земли. Не позволяю себе схватить его за руку, чтобы он не упал.

— Неважно, что бы сделал я.

У него в кармане опять вибрирует телефон. Стул с глухим звуком возвращается на прежнее место. Это называется «мудрость Джейми Форта».

Не собираюсь сидеть здесь и наблюдать, как он читает еще одно ее сообщение.

— Мне пора, — говорю я.

Я прохожу через дом, а Джейми идет следом. Стоит только мне подумать, что я ошиблась, придя сюда, и что он больше не заботится обо мне, как раз, когда я готова целиком и полностью вычеркнуть его из своей жизни, он накрывает своей рукой мою руку, которая тянется к двери. Он подходит на шаг ближе. Спиной я ощущаю тепло от его груди. Я чувствую его запах — его, не алкоголя.

— Позвони мне, если соберешься смотреть эту фигню, Роуз.

Поворачиваюсь, чтобы сказать «нет уж, спасибо», а он смотрит в свой телефон, поэтому я не говорю ничего. Оставляю его стоящим в дверях, с лицом, освещенным светом от экрана телефона.

Я пытаюсь привлечь внимание Трейси на уроке Кэмбера, чтобы передать ей записку, но она с трудом удерживает глаза открытыми. Она по-прежнему ведет «Список Шика» — модный блог, сделавший ее знаменитостью в «Юнион Хай» — по выходным ездит в город на интенсивные курсы Института Моды, находится в серьезных отношениях с моим братом и регулярно делает домашнюю работу, не без моей помощи.

Мы с Трейси обычно гуляли где-нибудь каждый день, но в этом году я вижу ее только на уроках, или когда провожаю ее на вокзал. Она постоянно настолько загружена, что у нее не хватает времени на обыкновенные вещи, вроде общения. Я ею горжусь, но это отстойно.

Я нашла способ с этим справляться — перестала рассказывать ей то, что наверняка станет первым шагом к окончанию дружбы. Не хочу, чтобы так случилось, но мне нелегко справиться с желанием наказать ее, не пуская в свою жизнь.

Она понятия не имеет о событиях прошлой ночи. А если ей станет все известно, она сообразит, что я не позвонила ей в ту же отношениях. Мне явно нужно действовать с опережением. Питер прислал мне сообщение после того, как этим утром, наконец, поговорил с мамой. Все, что он написал: «Что за хрень?». Я ему не ответила.

Похоже, он еще не рассказал Трейси. Догадываюсь, что его желание говорить на эту тему не сильнее моего.

Кэмбер замечает записку у меня в руке и бросает на меня уничижительный взгляд. Он самый горячий учитель в «Юнион Хай» — высокий, с голубыми глазами, темными вьющимися волосами, в очках в стиле ботана — поэтому ему приходится вести себя как суровый дядька, чтобы держать своих влюбчивых учениц на расстоянии вытянутой руки. В «Юнион Хай» сложилась традиция — забрасывать Кэмбера любовными записками в День Святого Валентина. Большинство из них — прикольные пародии, но среди них всегда есть немного серьезных. Он тот учитель, которого обожаешь не только за то, что он красавчик, но и за его познания об отличной литературе и то, как он их использует с учениками. Даже ребята, которые скорее вырвут себе ресницы, чем станут читать Хемингуэя, признают, что Кэмберу небезразлично их будущее.

Прямо сейчас мы читаем «Пробуждение» Кейт Шопен, совсем не веселую книгу. Она о женщине, которая покончила с собой, потому что общественные ограничения, налагаемые на женщин ХlХ века, стали для нее невыносимыми. Кэмбер зачитывает нам обрывки с глазами, полными слез, а его фанатки чуть не теряют сознание от благоговения. Он единственный учитель, который понимает, почему чтение Уильяма Фолкнера иногда повергает меня в экстаз.

Атмосфера на уроках английского в этом году напряженная: Кэмбер рыдает над «Пробуждением»; у его фанаток случаются мини приступы каждый раз, когда он к кому-то обращается; мой друг Роберт, убитый горем с тех пор, как прошлой весной испортил отношения с Холли, пялится на нее, как человек в пустыне на оазис. Холли старается не обнадеживать его, но он воспринимает каждый случайный зрительный контакт, как хороший знак, так что она уже ничего не может поделать.