Вероника Мелан - Аарон

— Всю ночь? И не отпускай, ладно? Прижми, как вчера…

И я буду спать. Буду спать всю ночь.

Если воображаемый любимый что‑то и говорил, то его никто не слышал.

— До самого утра, ладно? Мне так тепло с тобой. Не уходи. Не уходи.

Никогда не уходи.

Только рядом с ним она отогревалась, расслаблялась, делалась мирной.

— Мы переплетем пальцы… Так люблю, как пахнет твоя кожа.

Ее затылок, совсем как тогда — в зимнюю ночь, — гладили невидимые теплые мужские пальцы.

— Как хорошо, когда ты рядом. Хорошо…

В эти странные моменты, лежа в одиночку на террасе под ясным ночным небом, Райна чувствовала, что кому‑то нужна в этом мире.

(Автор: Марина Яныкина)

Ее мозг оплетал паутиной непонимания тот факт, что Джокер то применял силу, то вдруг становился мягким, полностью человечным — интересовался ее мнением, даже прислушивался к нему, кивал. А иногда будто срывался с цепи — приезжал в три часа ночи, требовал открыть ему дверь и даже грозил вырезать по одному соседей, если Райна не послушается.

Райна открывала, потому что боялась. И тогда ее называли «хорошей».

Он начал следить за ней с их первой встречи: если шла в спортзал, присылал смс «откручу твоему тренеру голову», если в магазин — «не забудь купить шампанского и на меня тоже. Люблю Грандо», если на работу — «не вздумай флиртовать с начальником». Казалось, что чертов Джокер везде — за спиной, за каждым углом — разлит, как окись азота, в воздухе. И куда бы ни поворачивалась голова, Райне мерещилась выезжающая из‑за поворота белая Лунди.

Она стала ненавидеть белые машины.

В один из приездов он нагло заявил:

— Сниму тебе квартиру, будешь жить в ней. Ждать моего звонка, быть «готовой».

Что означало «быть готовой» не пояснил — мастурбировать в его отсутствие двадцать четыре часа в сутки, чтобы мочь принять мужской член тогда, когда он вздумает скользнуть внутрь?

Требование напрягало.

— А почему ты не хочешь, чтобы я просто жила с тобой?

Спросила не потому что хотела жить вместе — из любопытства.

— Потому что я уже живу с женщиной на постоянной основе.

Райна только в этот момент заметила на его пальце тонкий ободок золотого кольца.

Женщина? Вторая половина? А она тогда кто — любовница?

— А ее ты тоже, прежде чем поиметь, ставишь на колени и зовешь шлюхой?

Знала, что любопытство — не всегда безопасная штука, но не сдержалась.

И в ответ получила полный злости предостерегающий взгляд.

*****

Аарон Канн. Человек, при первой встрече которому она выстрелила в живот. Человек, которому располосовала лицо — оставила на виске кривой и некрасивый шрам, человек — которого она спустя какое‑то время полюбила.

Почему так случилось?

Потому что Барни — парень, с которым она жила на Восьмом, прежде чем испариться, оставил именно его — Канна — номер телефона?

«Он поможет тебе, если со мной что‑то случится».

Кто он? Почему он?

Почему не кто‑то другой, но именно угрюмый коренастый тип — жилистый и сильный, как медведь, и немногословный, как великая статуя Унтая на гористых холмах островов Оно? Что за отношения связывали вместе ее безалаберного дружка — как оказалось, торговца наркотиками, — и волка — одиночку — мужчину с военной выправкой?

Сие так и осталось для Райны загадкой. Как и причина, по которой ей потом нравилось жить у него дома, печь торты, убираться в квартире, мечтать о нем же — о хозяине приземистого домика — по ночам.

А ведь в ту зиму вместе они прожили совсем недолго.

Ей часто вспоминалась их первая встреча — нет, не на улице, когда, будучи под кайфом, Райна выстрелила с разворота, как она предполагала, по мусорному баку и попала в человека, — а та, другая, когда после ее отловили для того, чтобы отомстить.

— Хочешь, я переломаю тебе руки и ноги? Хочешь? Или, может, искалечу всех, кто тебе дорог? А, может, просто, как и ты, мне выстрелить тебе в живот? Что ты скажешь на это, Райна Вильяни?

Она ничего не сказала попросту потому, что от страха в тот момент напрочь разучилась говорить. Знала, что поймают, знала, что пожелают отомстить, но не знала, как именно, а потому, будучи запихнутой в чужую машину, едва не поседела от ужаса.

А жертва ее пари с Барни оказалась человеком не просто суровым, но жестким, как окаменелые сгустки лавы, некогда извергшиеся из недр вулкана.

Жестким, но не жестоким.

Да, плюнул ей в лицо, да, обрил наголо. Но ведь не изнасиловал, не выстрелил в живот — даже не ударил, когда она ножницами располосовала ему лицо…

А после помогал. Когда среди зимы, оставшись совсем одна, — без исчезнувшего в неизвестном направлении Барни, — она набрала незнакомый номер телефона и попала вновь на того, кого с того злополучного дня видела лишь в кошмарных снах. Не отказал в помощи — приютил ее у себя, кормил, заботился, как умел, — молча, но тщательно. Следил, чтобы спала в тепле, чтобы ела досыта, чтобы не нуждалась хотя бы в самом необходимом.

А после, когда Райна немного оклемалась, отпустил, предварительно снабдив ее деньгами на обучение, одеждой и ключами от новой квартиры.

Он дал ей все. Не дал одного — себя, своего сердца. Не оттолкнул, когда в один из темных студеных вечеров она забралась к нему на колени, но и не принял в дар то, что она предлагала. Поцеловал, а после долго держал в тишине, прижав голову к своей груди, — грел, успокаивал, прощался.

Но не прощалась она. Знала, что уходит не навсегда, что когда‑нибудь они вновь встретятся. И к тому времени она станет другой — не тощей девочкой, которую он, шутя, звал «Рейкой», но прекрасной женщиной, достойной его — Аарона — любви.

Прошло время. Она встала на ноги, сумела подняться из грязи на верхний этаж придирчивого социума. Вот только красивой, достойной его любви женщиной так не стала — вместо этого, пытаясь забыть того, кого так и не смогла завоевать, превратилась в искалеченного изнутри и снаружи урода.

*****

(Hoobastank — he Firs Of Me)

— Прекрати мучить себя, Марго. Забудь его.

— Не могу.

— Можешь. Найми сенсора, сотри память и живи дальше.

— Не хочу.