Елена Колядина - Цветочный крест • Потешная ракета

– Клянусь, что все мои знания употреблю только во благо Веры, Истины и Заветов Твоих, – голос Феодосьи становился громче. – Обещаю, что крошечные кусочки мозаики, из коих строится жизнь, аз, скромный раб Твой, буду складывать только в такую картину, что будет иллюстрацией Твоих Заветов.

Феодосья замолчала.

Наступила глубокая тишина.

И в сей момент светильник пред алтарем вдруг вспыхнул сильнее. Качнулись огоньки свечей. Протянулась струя ароматнейшего ладана. Мягкий приятнейший теплый поток воздуха (казалось, что из печи вынимают хлеба, хотя печеным вовсе не пахло) окутал коленопреклоненных братьев. Крест в руках Феодосии засветился, словно отражая свет тихого огня. И она, медленно повернув главу к Ворсонофию, промолвила:

– Аз слышу… Мне будет знание… И вознесется оно в огнях блистающих…

Окаменевший Ворсонофий не осмелился раззявить рот, дабы вопросить, что именно слышал брат Феодосий? И что вознесется? Узрев на повернувшемся к нему лице слезы, поэт накоротко призадумался, после чего только и нашелся, что неуверенно промолвить:

– Дать, что ли, тебе те книги?

– Какие? – украдкой отерев слезы, смущенно спросила Феодосья.

– Те, что читать не полагается.

– Дай.

– Утром, сразу после третьих петухов, пока братия будет просыпаться и умываться, зайди ко мне. Одна книга как раз сейчас у меня в келье припрятана.

– Ладно.

– Тогда аз пошел?

– Ей.

В это утро закончилась двадцатинощная епитимья, наложенная настоятелем Феодором на Феодосию. Игумен был прозорлив: усмирив тело, воссияла она духом, уверовав в познание и свою скромную возможность в нем участвовать. И не просто пришло знание, а обрушилось на Феодосью с треском, как серебряный дождь потешного огня. Каждый день с той нощной молитвы приносил Феодосье созидательные открытия. Она едва успевала все обмысливать, обобщать, записывать и изготовлять. Впрочем, все по порядку. А там, своим чередом, дойдем и до огней блистающих…

В три часа ночи, которые обозначили своим вторичным кукареканьем многочисленные московские петухи, самые стойкие и отрешенные монахи-старцы в количестве пяти человек явились на короткую молитву. Они с удивлением обнаружили, что в храме очень тепло, хотя он не топился, и дух благолепный, и треск свечей веселый, и лампады теплятся, как золотые пчелки. И самый старый монах (после 90 лет он стал забывать считать года, потому точный возраст его не был известен, но юность отче пришлась на времена, когда девки прыгали голыми через костры), понял, что сие – добрый ему знак: кончились его земные мучения, и не далее, как сегодня, отправится он в мир иной, вечный в своей красоте и доброте. Говорить, что сии знаки предназначались не ему, а брату Феодосию, было бесполезно. Старец радостно поспешил в свою келью, омылся, лег на лавку, закрыл очеса и тихо почил в пять часов утра. В шесть часов брат из соседней кельи обнаружил покойного. В связи с кончиной патриарха монастыря все работы в мастерских и цехах были отменены, вместо этого предписывались службы и молитвы в кельях. Благодаря этому послаблению Феодосья смогла за сутки от корки до корки прочитать удивительную книгу, тайно данную ей Ворсонофием.

– О чем здесь? – спросила Феодосья, принимая в складки рясы тонкую темную книжицу на латыни.

– Черт его знает! Прости, Господи! Полная дьявольская чушь, бред, галлюцинации. Ни слова правды, само собой. Так, читаем для полноты знаний о том, какую чушь собачью могут понаписать иные глупцы.

На самом деле Ворсонофий, конечно, так не думал. Книга его увлекла и удивила, заставив задуматься о множестве непонятных вещей. Но кто бы посмел в этом признаться во времена, когда на каждых воротах висели богохульники? Потому он отозвался о книге нарочито небрежно и осуждающе.

– Ну хоть в двух словах – про что писание? – не отставала заинтригованная Феодосья. – Ведьминское, прости Господи?

– Не совсем, хотя вроде того, – уклончиво пробормотал рифмоплет.

– Об страстях любовных, что ли? – краснея, вопросила Феодосья.

– Об том, как прилетали с другой планиды… уж не знаю, как их и назвать… Инопланидные людины. Похоже, с Луны прилетели. Побыли и снова улетели.

Феодосья окаменела истуканом, если б только у каменного щурбана сердце могло колотиться, как набатный колокол. Наконец она с трудом смогла произнести:

– Как улетели? На чем? Али крылья у них? Али святым духом?

– Верхом на огне в серебряной летательной ступе. Да там рисунок есть, сам поглядишь. А как прочитаешь, дам тебе книжку про любовны совокупления древних греков.

– Ей… ей… – не помня себя и едва слыша Ворсонофия, кивнула Феодосья. – Про греков…

Она молча, как засватанная и в каком-то забытье (как показалось Ворсонофию, каковое забытье он и списал на двадцать почти бессонных ночей), медленно пошла по галерее, устланной сеном, в свое крыло здания. Все это время, пока она мучилась вопросом, как взлететь на седьмое небо, дабы встретиться с Агеюшкой, – махолетом, либо крылатой ладьей, либо из пушки, – рядом с ней находилась книга, в которой на все отвечено и даже есть чертеж летательной ступы! И сегодня, после горячей молитвы, ей начало открываться сие знание. Ну разве сие не чудо?! О, как нужны человеку чудеса, ибо оне окрыляют! О, нужно их творить всеми силами! Сию мысль, еще не обретшую четких контуров, а лишь брезжащую, дабы не ускользнула, Феодосия быстро записала в маленьком поминальнике. После плеснула кипятку в кружку, отломила половину рогульки, посыпанной манной крупой (хоть трапезничать в кельях и было строго заповедано), и, торопливо жуя на ходу, жадно раскрыла на столе книжку.

Она была изрядно потрепанной, уголки толстых листов загибались, отдавали желтизной и жиром и многочисленными прожилками и трещинками помятостей более всего напоминали лист березы, пролежавший под снегом целю зиму. А вся книга казалась рукой старца. Но, тем не менее, крупный латинский шрифт, отпечатанный, похоже, с металлических гравюр, и такие же отпечатанные (а не нарисованные от руки миниатюристом) иллюстрации достаточно хорошо сохранились и неплохо читались. Обложку книги Феодосья увидать не смогла, поелику побоялась выпрастывать ее из засаленной кожаной обертки с надписью от руки «Требник на кажинный день». Но заглавие писания повторялось внутри. «Рассуждение о монстрах инопланидных и самовидные о том свидетельства», – перевела Феодосья. Не в силах сдержать возбуждение, она быстро пролистала книгу до первого рисунка. Но после устыдилась своей поспешности и, не разглядывая его детально, вновь вернулась к первой странице. Из текста следовало, что сия книга перепечатана с рукописного экземпляра в 1078 году от Рождества Христова, но события, в ней описанные, относятся к 960 году и имели место в Шотландии.