Владимир Гой - Лживый роман (сборник)

Он искал свою любовь каждый день и пытался найти в каждой женщине, которую рисовал на площади. Как вы догадались, Фарбус специально поселился в центре Старого города, надеясь встретить ее. Он не помнил, где находилось то маленькое заветное окно, ему не давали этого вспомнить, иначе все было бы слишком просто. Иногда он рисовал ее так, как помнил, а прохожие смотрели на этот набросок и восторгались красотой незнакомки.

Наше время утекает, как вода сквозь пальцы, мы пытаемся удержать его, но безуспешно – оно все капает и капает в никуда.

Машина, украшенная яркими летними цветами, а за ней небольшой автобус летели по шоссе с включенными фарами. Все встречные водители приветствовали свадьбу сигналами клаксонов, желая счастья молодоженам. Праздничный эскорт въехал в город, где в небольшом ресторанчике на улице Художников собрались гости, страстно желавшие побыстрей приступить к трапезе и возлияниям.

Здесь собрались популярные журналисты и писатели, некоторые даже приехали из Москвы поддержать своего зарубежного коллегу в этот ответственный день. Его многочисленные публикации об ущемлении прав нацменьшинств (честно говоря, ему было на них плевать) принесли ему за рубежом определенную известность и деньги.

Ее он встретил два года назад в парке возле Бастионной горки, она показалась ему необыкновенной и неприступной, это распалило его инстинкты и охотничий азарт. Как мартовский кот, он ходил за ней по пятам, встречал после работы, подвозил на своем стареньком «форде» и в конце концов через несколько месяцев получил ожидаемый результат.

На первые две попытки заговорить о свадьбе он получал один и тот же ответ: «Мне с тобой хорошо, ты милый, но пусть все будет так, как было, не усложняй наши отношения», – и он замолкал до следующего подходящего случая.

Она сидела у зеркала и рассматривала первые тонкие морщинки у глаз, и вдруг ей стало ужасно грустно: неужели это все, потом появятся седые волосы, складки у рта, обвиснет упругая грудь, кожа станет дряблой, и она будет никому не нужна.

– Нет, – сказала она сама себе вслух, – если он еще раз предложит, надо соглашаться, а то можно остаться у разбитого корыта, старой, но не девой.

Следующий раз был назавтра, с цветами, шампанским и предложением, и вскоре она превратилась из Малининой в Пантелееву, вернее, в Малинину-Пантелееву.

Уже после первых возгласов «горько» она начала сожалеть о своем поступке. Пантелеев, приняв шампанского, понял все свое величие в этом мире, глаза его разъезжались в разные стороны, он говорил что-то умное, понятное только ему одному, тыкал в нее пальцем и, надувая губы, мычал каждому, кто был рядом: «Она моя, я ее сегодня купил в загсе», – и противно, пьяно разбрызгивая слюну, смеялся над своей шуткой. Лора успокаивала себя и гостей: «Он просто выпил лишнего, а так он же очень милый». Гости, соглашаясь, кивали, но, отойдя в сторону, криво улыбались.

Первая брачная ночь не удалась. Новоиспечен-ный муж дрых в кабинете на диване в полной свадебной экипировке, включая плащ и туфли. Утром раздался его командный голос:

– Эй, жена, открой мне пиво по-быстрому.

Процедура бракосочетания занимала полчаса, а собрать вещи и одеться Лора сумела за десять минут. Пива он так и не дождался, только услышал на прощанье, как его счастье хлопнуло дверью. Это был один из самых краткосрочных браков в Риге – восемнадцать часов тридцать семь минут сорок секунд. Весь вечер «милый» звонил по телефону, клятвенно заверяя: «Это было в последний раз!». Она соглашалась с ним и желала удачи в личной жизни. Через два дня она снова стала просто Малининой.

В каждом городе живет его Дух, который каждые полвека вселяется в кого-то из людей. Это проявляется в жизни всего города независимо от того, хотели этого сами горожане или нет. Он наблюдает за окружающим его миром людей и вносит в их жизнь свои коррективы, а они поклоняются ему. Бывали случаи, когда он вселялся в безнадежного пьяницу и целыми днями, набравшись хмельного, спал под кустом в городском парке. Вместе с ним в таком же состоянии жил весь город – в полной прострации, не понимая, что происходит. Если он вселялся в дорогую проститутку, то всем своим видом город показывал, насколько он красив и неприступен с виду, а на самом деле за деньги с ним можно было творить все, что хочешь. Конечно, случалось, что он попадал и в неодушевленные предметы, в одной стране не так давно он оказался в мумии, и весь город ходил к нему на поклон в мавзолей.

В Риге этот Дух, к счастью, жил в уличном музыканте. С виду он был похож на цыгана, по паспорту – латыш, а на самом деле он считал себя русским с еврейскими корнями.

И все это вместе взятое очень сказывалось на состоянии города, здесь было вроде не очень плохо и не очень хорошо. Народ был талантлив, очень любил петь, плясать, много и умно говорить, воровать и не очень любил работать, но создавал впечатляющую видимость бурной деятельности.

Дух в обличье цыгана с русским именем Вася сидел на складном стульчике напротив центрального отделения шведского банка и наигрывал одну и ту же мелодию по сто раз в день, задавая себе ритм прикрученной к ступне пустой банкой из-под кока-колы с сухими горошинами внутри. В начале его трудовой деятельности банкиры пытались от него откупиться и давали ему по десять латов, чтобы он убрался восвояси. Но он был настырным мужичком и приходил туда каждый день, как за зарплатой. Вскоре ему перестали выносить эту достаточно для него серьезную доплату за плохую музыку (сам-то он все еще считал себя виртуозом), и он, попотев над нотами, разучил еще с десяток мелодий. Но банк оказался глух к его потугам, зато народ стал давать больше. Даже Фарбус, чуткое ухо которого не терпело фальши в искусстве, кинул ему в банку монетку, признавая отсутствие у него природного таланта, но уважая присутствие настойчивости.

Покупая в магазине буханку белого хлеба и полкило дорогих шоколадных конфет к чаю, Василий выложил почти все собранные за день деньги, и только одна монетка провалилась в дырочку в кармане и осталась в подкладке, уютно разместившись между крошками хлеба и табака. С этого дня у Василия все изменилось – его пальцы бегали по клавишам, как чумные, руки без устали растягивали меха аккордеона. Василий начал уже играть не просто за деньги, ему это нравилось. И перед сном он любовно протирал свой инструмент и укладывал его на ночь в черный футляр, обитый изнутри красным бархатом.