Дмитрий Барчук - Майдан для двоих. Семейная сага

По дороге у нас дважды проверяли документы. Вначале молдавские военные, потом российские десантники. Первые косо смотрели на меня с павлодарской пропиской, вторые — на Михмиха с кишинёвской. Проверив машину и убедившись, что у нас нет оружия, колючую проволоку с проезжей части убирали.

Председатель винодельческого хозяйства, грек по национальности, оказался очень гостеприимным. Мы быстро договорились о цене вагона вина «Букет Молдавии», но договор решили подписать утром по настоятельному требованию хозяина, что первую сделку надлежит обязательно обмыть.

— Дом у меня большой, семья уже полгода живёт у сестры в Одессе. Как война началась, я их сразу выпроводил отсюда. Дочери хотели в школу дома пойти, но пусть всё утрясётся. Ещё кровь на асфальте дожди не смыли.

Грузинское вино мне нравилось больше, но и молдавское, когда оно со своего виноградника, под хорошую закуску тоже пьётся неплохо. «За мирі» не переставали произносить за столом в тот вечер.

Жуткий грохот протрезвил нас с Михмихом в одно мгновение, как по команде мы вскочили с кроватей и оделись за считанные секунды. За окном шёл настоящий бой. Без умолка строчили автоматы, взрывались мины.

— Вы бы спустились в подвал от греха подальше, — посоветовал бледный, как смерть, хозяин, сжимая в руках автомат. — Это «Барсуки», молдавские и румынские волонтёры. Видать, решили прорваться к своим.

Едва над нашими головами захлопнулась крышка погреба и глаза стали привыкать к подвальной темноте, освещенной утренними сумерками через узкое окошко на уровне лужайки, входная дверь в дом хлопнула, и наверху послышались незнакомые голоса.

— Ты еврей?

— Я десять лет возглавляю здешний колхоз. Меня в селе каждая собака…

Хозяин не договорил. Автоматная очередь оборвала его фразу. Мягкое тело, словно мешок с зерном, плюхнулось на пол.

— Русских — за Днестр, евреев — в Днестр! Молдова — для молдаван! — резюмировал довольный убийца.

Его окрикнули с улицы, и, гремя сапогами, национал-патриот направился к выходу.

Звуки выстрелов стали глуше, перестрелка и канонада переместились вначале за околицу, а потом и вовсе стихли. Мы с Михмихом сидели тихо, как мыши, боясь пошевелиться.

— Кажется, ушли, — прошептал я.

— Надолго ли? — резонно заметил посредник. — Слушай, Володя, давай так договоримся. Если в подпол заглянут молдаване, то я отвечу им по-молдавски, а ты спрячешься. А если русские десантники, тогда тебе карты в руки.

Мы ударили по рукам. Михал Михалыч поднялся по лестнице и приоткрыл крышку погреба.

— Бедный Спартак! Не дышит! — еле слышно вымолвил собрат по несчастью.

Я устал стоять и прислонился к деревянной бочке. И тут меня осенило, что бочка с вином. На столике под окошком я увидел большую кружку.

— Может быть, помянем хозяина? — робко предложил я.

Михаил Михайлович не отказался. Часа через три сидения в подполе мы настолько крепко опохмелились, что готовы были принять бой с любым противником. Я отважился на вылазку. Обойдя тело в луже крови, я пробрался к холодильнику, взял сыра, колбасы и хлеба на закуску, а на обратном пути прихватил ещё и автомат убитого хозяина.

— Теперь — ловчее. Без боя не сдадимся.

Вечером в дом нагрянули гости. Мы были настолько пьяны, что забыли об уговоре, вместе высунулись из подполья и едва не нарвались на очередь «голубого берета».

— Свои! Свои! Не стреляйте! Я — коммерсант из Казахстана, договор приехал на поставку вина заключать. А это мой товарищ.

Группой десантников командовал молодой лейтенант.

— Кто его? Молдаване?

Мы утвердительно кивнули в унисон.

— А вы что, целый день пропьянствовали в подвале?

Мы опять кивнули.

— Выпивка-то ещё осталась? Да и закусить бы не мешало, а то с утра за этими цыганами гоняемся.

Лейтенант приказал солдатам убрать тело. Они отнесли его в погреб в саду и смыли кровь с кафельного пола. Мы с Михмихом по-хозяйски накрыли стол на скорую руку, выпотрошив всё содержимое холодильника. Я слазил в подпол и принёс кувшин вина. Лейтенант и четверо бойцов заночевали с нами.

А утром опять пришли «Барсуки». Они осадили дом со всех сторон и щедро поливали нас свинцом. Михаил Михайлович, перекрестившись, нырнул снова в подвал. А я вместе с десантниками занял оборону у одного из окон.

Лейтенанта ранили в плечо, но он продолжал стрельбу, а вот младшему сержанту не повезло, пуля попала ему прямо в глаз. На мне не было ни одной царапины. Неожиданно толпа «Барсуков» вывалила из кустов на лужайку перед домом и тут же была расстреляна. Мы бы одни не управились так быстро (и управились бы вовсе?), если бы не вышедшие следом из‑за кустов автоматчики с российским триколором.

— Ура! Это наши добровольцы! Мы спасены! — радостно воскликнул лейтенант.

Потом снова была жуткая пьянка. Парни выкатили из подвала бочку вина. Лейтенанту повезло, пуля прошла навылет. Ему обработали рану антисептиками и перевязали. От медсанбата он отказался. Бухал больше всех.

— Это была последняя банда. Мы сделали их, братья! Ура генералу Лебедю! Если бы не он, эта война длилась ещё годы. С 14‑й армией шутки плохи. Это даже молдаванам понятно.

— Да, знатно мы их покосили! — согласился командир добровольцев. — Многих отправили в ад к Мазепе навстречу. Эх, жалко завтра улетаем в Боснию. А то мне сильно хотелось плюнуть на могилу этого самостийного гетмана, предавшего Петра Великого. Мазепа же здесь, в Бендерах, похоронен. Он сюда бежал вместе со шведским королём Карлом после поражения в Полтавской битве. Турки вначале предоставили шведам и украинским изменникам убежище, а потом сами и вырезали уцелевших под Полтавой «героев».

Эту пронзительную песню в исполнении четырнадцатилетней школьницы Лены Катиной, будущей солистки поп-группы «Тату», я услышал гораздо позлее, уже в начале этого века. В отличие от шлягеров о лесбийской любви девочек-нимфеточек, прославивших «татушек» на весь мир, «Югославия» не завоевала популярности. И «гран-при» на «Евровидении» она, естественно, получить не могла. У европейцев другие ведь ценности, да и на трагические события в Югославии у них совсем иной, диаметрально противоположный взгляд. На скамье подсудимых Гаагского трибунала оказались в основном сербы (92 судебных процесса и всего 7 против боснийских мусульман). Всех высших военных и политических руководителей Сербии судили за военные преступления против человечества, геноцид. Другие же участники войны — хорваты и боснийцы — оказались несчастными жертвами. Как позднее косовские албанцы, ради которых самолёты НАТО бомбили жилые кварталы Белграда. Сценарий развала федеративной многонациональной славянской страны по этническому принципу через братоубийственную гражданскую войну прошёл успешную обкатку. Только у премьера Евгения Примакова хватило решимости развернуть свой самолёт над Атлантикой в знак протеста против натовской агрессии в Югославии и вместо Вашингтона приземлиться обратно в Москве. Россия тогда смирилась с надругательством над братским народом.