Вера Колочкова - Провинциальная Мадонна

— Садись, Надежда Иванна, я тебе чаю налила. Да расслабь лицо-то, ишь как лоб сильно наморщила. Вот гляжу на тебя… Красивая ты баба, а глаза отчего-то всегда грустные. С чего бы, а? Вроде все у тебя в жизни хорошо. И должность, и дом — полная чаша, и мужик непьющий, весь из себя правильный, и дочка в институт поступила. Староват он для тебя, правда, но где теперь молодых да путевых найдешь? Зато дочку смотри как любит! Я слышала, он сам с ней в институт на экзамены ездил? Правда иль нет?

— Правда, Валентина Петровна. Она сдавала, а он под дверью ходил, страшно нервничал.

— Чай, трудно было поступать-то?

— Да, и не говорите. Ника сама такой факультет выбрала, куда поступить очень трудно, — журналистом хочет стать. Уж как Борис ее отговаривал — ни в какую… А главное — от Егорьевска далеко, другая область. Десять часов езды на поезде.

— А в нашем областном центре что, не учат на журналистов?

— Да, в нашем такого факультета нет.

— Жалко…

— Конечно. Не то слово. Но разве ее переспоришь…

Надя вздохнула про себя — да уж… Споры, конечно, у них тогда жаркие развернулись. Никто ведь не знал, что Ника еще с восьмого класса начала участвовать в конкурсах журфака именно того университета… То есть находящегося в городе, откуда Надя бежала с ней, с маленькой, восемнадцать лет назад. Это дочь уже в конце десятого класса объявила о своем решении — хочу на журфак именно в тот университет, и точка! Еще какие-то грамоты показывала, дипломы лауреатские.

Борис, конечно, очень расстроился. Думал, она в финансовый институт будет поступать, все твердил, что у любимой доченьки какой-то там необыкновенно аналитический склад ума. А у Нади, конечно, другой повод для расстройства была — не хотелось Нику отпускать в тот город, и все. Эгоистическая причина, несуразная, паническая. Не причина, а ощущение опасности. Хотя какая уж там опасность, столько лет прошло… Но все равно — как-то неспокойно на сердце было.

— Да, с детками нынче не особо поспоришь… — тоже вздохнула Валентина Петровна. — Вот мою внучку хотя бы взять — завела себе сразу двух кавалеров и ни одного выбрать не может! Так и мечется меж ними, как алая роза в проруби. И представляешь, Надежда Иванна, оба замуж зовут!

— Ну уж, Валентина Петровна… В таких делах не то что спорить, тут даже советовать нельзя…

— Да как же не советовать, Надежда Иванна? Тут ведь такой выбор — все по закону подлости. Тот, к которому сердце лежит, — парень из простых, молодой да красивый, конечно, а только сильно шебутной, непутевый. А зато тот, другой… Мужик уже серьезный, в годах, на жизнь матерьяльно смотрит, без глупостей. Квартира своя куплена, машина хорошая. Подарки дорогие дарит. Вот у нее сердечко и зашлось — как бы судьбу не прогадать.

— И что вы ей насоветовали, интересно?

— Так понятно — что… Как у нас в народе говорят — с молодости да красоты воды не пить. А с матерьяльным достатком в наши времена, сама знаешь, как-то поспокойнее живется. Одной любовью-то сыт не будешь, детей не накормишь… Что, разве не права?

— Нет, Валентина Петровна, не права. Если ваша внучка действительно любит, лучше не советуйте ничего подобного. Потом не простит…

— Ну уж! Сама-то небось по молодости вон сообразила, за стоящего мужика замуж вышла! Живешь с ним как у Христа за пазухой!

— Да, хорошо живу… И все-таки, Валентина Петровна, не советуйте…

Отодвинув от себя чашку с чаем, она встала из-за стола, подошла к окну. Тяжелый кленовый лист вальяжно опустился на железный карниз, не удержался, полетел по ветру. Она попыталась проследить глазами его путь, но моргнула и потеряла из виду. Села на подоконник, глянула вниз — ага, уже на дорожку упал. Сейчас пройдет кто-нибудь, затопчет ногами, и не останется ничего от его праздничного полета… Потом еще и Макарыч поддаст метлой, хватит в общую кучу, сожжет в костре. Грустно…

Подняла голову, вздохнула. Скоро все клены облетят, вытянут под дождем голые сиротливые ветки-руки. Закончится праздник-сентябрь, счастливая песня души…

— Ну, чего вздыхаешь-то, сердешная? Я, что ли, своей болтовней расстроила?

— Да нет, все хорошо… Знаете, Валентина Петровна, я недавно одну книжку у Вероники прочла, фантастическую. Она много читает, все подряд… Так вот, там очень занятно описывается, как на одной далекой планете людям не дано права обмануть свою любовь… Она у них специальным кодом в крови заложена, глазу видимым. То есть как только человек влюбляется, кожа у него сразу начинает фосфоресцировать нежно-зеленым светом. И если любовь ответная, то у партнера проявляется тот же эффект. А если не проявляется — все, табу, расходитесь, ребята. Вместе вам по биологическому закону быть не положено. Интересно, правда?

— Ну уж, чего интересного. С зеленым лицом все время ходить… Прям красота неописуемая!

— …А если любовь безответная и никак не умирает, то нежно-зеленый свет темнеет со временем… На этого человека все так и смотрят — безнадежно влюбленный, мол, осторожно, тут в плане взаимности и подходить нечего. И жалеют, конечно, и даже работать много не заставляют.

— Инвалидность, что ли, дают?

— Ну, может, и так. Представляете, если бы у нас так было? Сколько бы по нашей земле бродило несчастных зеленых человечков…

— Не знаю, не знаю… Мы вон с моим Николаем век вместе прожили, ни разу не позеленели. Разве что он, когда с похмелья… И наш главврач, Максим Александрыч, тоже чего-то никак не позеленеет, а он ведь в тебя давно влюбленный.

— Ну уж, сразу и влюбленный… С чего вы взяли, Валентина Петровна?

— Так все кругом говорят. От людей ведь не скроешься…

— Мало ли чего говорят.

— Ну как же. Помнишь, как он в Новый год напился и к тебе лез нахально? А ты его так отшила, думали, он тебя потом со свету сживет. Максим Александрович такой барчук избалованный. Из нынешних, шибко самолюбивых. Этого много, а ума мало. Эх, да разве в прежние времена такого барчука главным врачом бы поставили… Всю жизнь в нашей больнице отработала, а такого чуда не помню. Светка говорит, он тебя опять вызывал… Чего хотел-то?

— Да ничего особенного. Возмущался, что Борис в отдельной палате лежит.

— А, ну это он от ревности… Ведь, если разобраться, какое ему дело, кто в отдельной палате, а кто в общей? Ты ж завотделением, тебе виднее… Как он, твой Борис-то, поправляется?

— Да, все хорошо. Скоро выписывать буду.

— Ну, дай бог ему здоровья… Хороший у тебя мужик, умный да добрый, не чета этому барчуку. И вообще, перевелась, я смотрю, с новыми временами мужская порода. Вместо умных да добрых глупые да самонадеянные вылупились. Молодым девкам и замуж выходить не за кого.

— Да, Валентина Петровна. Выходит, перевелась…

— Хорошо, хоть ты успела за такого порядочного замуж выйти. Повезло!