Джасинда Уайлдер - На веки вечные

— Не думаю, что это честно, Иден, — сказал Кейден и встал.

— Я не с тобой говорю! — закричала Иден. — Это не твое дело, так что заткнись!

— Эй! — я оттолкнула Кейдена, встала между ним и сестрой. — Не говори с ним так! Это и его дело! Мое дело — это его дело. Что с тобой, блин, не так?

Внезапно она как будто обмякла и облокотилась на стол, обхватив голову руками.

— Я не... не знаю. Я просто хотела, чтобы это было... обычное Рождество. В кой-то веки. Не просто мы с тобой, а... семья. Хоть что-то похожее на семью. В последние несколько лет праздновали только мы, верно? Мы приезжали сюда, но папа... он отстранялся, рано ложился спать, или ему надо было позвонить, написать письмо, еще что-нибудь. И я думала, теперь, когда... у тебя есть Кейд, мы могли бы...

Она встала из-за стола, взяла бокал вина и вышла.

Я молча стояла, а на глаза наворачивались слезы. Сердце болело, я не знала, что делать, и мне было больно.

— Поедем домой, — сказала я.

Кейден кивнул, стал собирать вещи и заводить машину, а я немного умылась. Я убрала со стола и выкинула остатки еды, а посуду оставила для Иден. Так мы всегда и делали, еще с тех пор, когда были маленькими. Я ненавидела мыть посуду, а она ненавидела убирать со стола, так что схема работала, и мы даже не обсуждали ее. Я нашла Кейдена в машине, где он ждал меня. По радио, через айфон, который Кейд включил в USB, играла «Pitter Pat» Эрин Маккарли.

Мы сложились и на Рождество купили машину как подарок на друг другу. Это был форд F-150 возрастом два года с маленьким пробегом. Пришла пора менять машину, с джипом было связано... слишком много воспоминаний. Мы хотели что-то, что бы принадлежало только нам, ему и мне.

Я села рядом с ним, стала слушать музыку и смотерть, как за окном белоснежной стеной валит снег.

— Тебе не нужно кричать на нее из-за меня, — сказал он, когда кончилась песня. — Иден просто была расстроена. И ничего не хотела этим сказать.

Он повел машину назад и выехал с подъездной дорожки.

Я нахмурилась.

— Ты мой муж, Кейд. Конечно, я бы защитила тебя. Неважно, от кого. Никто не имеет права кричать на тебя.

— Кроме тебя? — спросил он с улыбкой, поддразнив меня.

— Кроме меня.

Мы взялись за руки и поехали сквозь снег, слушая музыку. Я почувствовала, что засыпаю, веки становились все тяжелее и тяжелее.

— Скоро приедем домой, — сказал Кейд. — Спи, любимая.

Я начала дремать, то и дело открывая глаза, чтобы взглянуть на Кейда, который сосредоточился на дороге и ехал сквозь снег.

Потом я вдруг услышала, как он выругался, почувствовала, как машину понесло, как она заскользила по дороге … и перевернулась.

Странно, как снег заглушал скрежет тормозов. Я открыла глаза, чтобы увидеть белизну снега за окном и черную дорогу. Что-то лежало подо мной, а волосы закрывали мне лицо. Рука Кейда была у меня на груди, он прижимал меня к сиденью. Стояла странная, тревожная и зловещая тишина.

Я не почувствовала удара. Раздался громкий звук, и потом снова наступила тишина — еще глушее, еще тревожнее. Я попыталась открыть глаза, но все, что видела — тьма. Я почувствовала черноту ночи, которая приближалась ко мне, наполняя меня, становясь мной.

Мне не было ни жарко, ни холодно, ни больно. Были только я и темнота.

И тишина.

Кейден

Автомобиль, маленький серый «Хендай», наполовину в сугробе на обочине, наполовину на дороге. Он застрял, и его колеса крутились впустую. Он появился ниоткуда, внезапно и слишком поздно. Я нажал на тормоза и выкрутил руль. Запаниковал, почувствовав под шинами лед, видимо, тот самый, из-за которого «Хьюндай» застрял в сугробе.

Эвер мирно спала рядом со мной, такая прекрасная. Она держала меня за руку, и на ее ногтях был темно-красный лак. Ее ногти, окрашенные в темно-красный цвет.

Кроваво-красный.

Под шинами моей машины снова был асфальт, но было уже слишком поздно — мы выехали на обочину и двигались вперед, виляя в разные стороны, противобуксовочная система пыталась удержать машину на дороге, проехать по льду, но полный привод не давал остановиться. Я не мог удержать машину, и она продолжала крутиться.

У меня все упало в животе — мы взлетели. Я прижал руку к груди Эвер, автоматически, чтобы попытаться удержать ее и не дать вылететь через ветровое стекло, хотя она и была пристегнута. Небо и земля поменялись местами, и еще раз, и еще, и мы упали на землю. Сиденье пассажира было вмято в землю, стекло разбилось. Что-то мокрое текло по моему лицу.

Снег?

Нет, оно было не белым. Оно было мокрым и липким.

Внезапно сработали подушки безопасности — два белых взрыва.

Машина снова ударилась о землю, и меня осыпало снегом и льдом из разбитого окна, и теперь окно трескалось с моей стороны. Я почувствовал, как миллион лезвий режут мне кожу, руки, лицо, грудь, почувствовал, как теряю вес, когда взлетаю в воздух, и внезапно передо мной встала яркая картина — я вспомнил, что по левую сторону дороги есть поворот, рощица, забор, а дальше промышленные здания.

Следующий удар пришелся на мою сторону, вдавив меня в землю, прижав к машине. Осколки стекла разорвали подушки безопасности, и меня окутала волна газа. Жар, боль, не просто боль, но агония. Мы катились, катились. Машина крутилась и переворачивалась.

Еще один удар, и мы резко остановились. Машина лежала на земле со стороны пассажира, а я висел в воздухе, и меня поддерживал только ремень безопасности.

Место пассажира.

Эвер.

Тишина. Ни звука. Почему она не кричит? Стонет? Ну хоть что-то.

— Эвер! — я изогнулся, пытаясь повернуться, почувствовал, как что-то пронзило мое левое предплечье, впилось мне в бок, в бедро. Пронзило меня и удерживало на месте.

— Эвер! — я стал вырываться и почувствовал, что меня рвет на части. Изнутри. Снаружи.

Кап, кап, кап. Капали красные капли.

Я обернулся, пытаясь разглядеть ее. Ухитрился взглянуть одним глазом. И сразу же пожалел. Подо мной был океан крови. Черные волосы Эвер. Белая кожа. Фарфор, запятнанный красным цветом.

— НЕТ! НЕТ! — я вывернулся, вырвал то, что осталось от моей руки, в которой пульсировала невероятная боль.

Я за что-то схватился, почувствовал металл и толкнул, напрягая каждую мышцу, чтобы побороть боль, чувствуя, как меня охватывает слабость и ослепляет агония. В ране на моей руке я увидел кость. Мне удалось протянуть руку к Эвер, почти касаясь ее.

Она не двигалась и лежала тихо и неподвижно. Я услышал, как кричу, хрипло и бессвязно.

— ЭВЕР! ЭВЕР!

Я поискал замок на ремне.

— Проснись, детка! Проснись, проснись!

Вокруг нее было так много крови. Моей? Ее? Так много крови. Ее лицо было алым, ее рука, которая свешивалась из разбитого окна, была разрезана до мяса и кровоточила. Ее порванные джинсы — красные.