Чарльз Шиэн-Майлс - Просто не забывай дышать

— Нет. Это абсолютно невозможно. Я и Дилан? Ни за что.

Она вздыхает и откидывается на спинку кровати.

— В любом случае, что с Джошем? — спрашиваю я, пытаясь сменить тему.

Она пожала плечами.

— Он до сих пор такой козел.

— Шокирующе, — отвечаю я.

— Я была слишком прилипчивой? Я не понимаю этого.

— Нет, — говорю я. — Было время в прошлом году, когда вас двоих нельзя было разлучить даже при помощи «Челюстей жизни» [11] « Челюсти жизни » — гидравлический инструмент для разрезания машин, попавших в аварию. . Должно быть другое объяснение.

— О, Боже. Ты же не думаешь, что он обманывал меня, пока мы встречались?

Я качаю головой.

— Я уверена, что это не так. Может, ему просто… Я не знаю. Страшно?

Келли хмурится.

— Чего ему бояться?

Я засмеялась грустным смехом.

— Может, он боится, что его сердце разобьют? Такое случается.

Она смотрит мне в глаза.

— Возможно.

Хорошо, я не должен был говорить то, что сказал о клубничном запахе.

Два дня спустя она явилась в офис Форрестера, пропахшая клубникой. Она наградила меня дерзким взглядом, села и начала работать.

Я не знаю, что должен был делать, быть в ярости или биться в истерике, но я сделал нечто лучшее. Я смеялся. Долго и упорно, пока слезы не потекли по моему лицу.

— С тобой все в порядке? — спрашивает она.

Я снова засмеялся, и она наградила меня косым взглядом. В конце концов, я успокоился и чувствовал себя более оптимистично. Может быть, это сработает.

Иногда мы останавливались на конкретных пунктах: журнальные статьи, лицевые счета, статьи в газетах — что угодно, и обсуждали, как именно классифицировать источники. Время от времени, когда она была занята, углубившись в какие-то непонятные документы, я небрежно пролистывал бумаги и позволял себе взглянуть на нее.

Знаю, что глупо делать это. Я знаю. Но не могу остановиться. Потому что она невероятно прекрасна. Она одета в поношенные голубые джинсы, высокие бежевые сапоги, подчеркивающие стройность ее ног, серую футболку с прототипом группы (не знаю, что это за группа, но Google позже поможет это выяснить), и тонкий белый свитер. Футболка сидит таким образом, что подчеркивает ее грудь и талию, приковывает и удерживает мое внимание. Ее волосы распущены, мягко падают на плечи и спину. Я хотел бы пропустить ее волосы через пальцы. Я помню, как когда-то целовал ее в шею, ее волосы щекотали мое лицо, и я вдыхал запах ее кожи.

— Что ты делаешь?

Смущенный, я качаю головой. — Прости, — говорю я.

— Ты смотришь на меня.

Теперь я смотрю в ее глаза, а затем отвожу взгляд.

— Тогда расстреляй меня.

Я поворачиваюсь обратно к компьютеру, вводя последнюю часть информации, бесценный дневник банкира, который был свидетелем начала беспорядков.

Я слышал ее дыхание, пока вводил информацию. Экран монитора отражал ее образ. Она смотрела на меня. Черт возьми.

Возвращайся к делам.

— Ты знаешь, чего я не слышу? — спрашивает она.

— Чего?

— Я не слышу, чтобы он работал на машинке в своем офисе.

Я смеюсь. — Может он пишет только по ночам.

— Или в другом измерении?

— Всезнайка.

Она хихикает.

— Он может удивить нас обоих, — говорю я.

— Все возможно, — говорит она. — Но я думаю, он мошенник.

Я вздыхаю, затем говорю:

— Возможно. Но я думал об этом прошлой ночью. Представь, что ты взобралась на вершину карьерной лестницы в двадцать два года. Он был еще студентом колледжа, когда получил Национальную Книжную Премию. Двадцать два года и у тебя уже главный бестселлер и высшая награда в твоей области. И кто после этого не испугается? Как добиться чего-то похожего?

— Ха. Ты прав. Я не думала об этом в таком плане.

Я улыбаюсь.

— Я люблю слышать от тебя эти слова.

— Какие слова?

— «Ты прав».

Она усмехается, затем кидает в меня карандаш.

— Некоторые вещи никогда не меняются, — говорит она.

— Ну, трудно усовершенствовать совершенство.

Она качает головой.

— Пять часов. Давай возвращаться к делу.

— Хорошо, — говорю я. Затем мой глупый, глупый, глупый рот опередил мой мозг. — Хочешь выпить чашечку кофе?

Она странно смотрит на меня, глаза прищуренные, голова наклонена набок, и говорит: — Хорошо.

Я осторожно встаю, опираясь на стол, и хватаю свою трость. Делаю несколько шагов в сторону кабинета Форрестера. Я ничего не слышу. Господи, надеюсь, он жив. Тихо приоткрываю дверь и заглядываю внутрь.

Форрестер распластался на столе, пуская слюни на свои документы.

Полагаю нам не надо отпрашиваться. Я закрываю дверь и поворачиваюсь к ней спиной.

— Он пишет? — спрашивает она.

— Да, — говорю я.

Она выглядит удивленной. — Правда?

— Нет. Он в отключке.

— О. Мой. Бог.

Я пожимаю плечами.

Мы направились к кофейне или в товарищеской тишине, или, наоборот, в гнетущей и неудобной. Я бы предпочел думать, что первый вариант более правильный, но пессимист во мне говорит, что второй вариант определенно вернее. Через две трети пути она говорит: — Тебе, похоже, лучше, — она кивает на мою трость.

— Да, — говорю я. — Новый физиотерапевт.

— Да?

— Думаю, он доминирует. Дает объявления на последних страницах «Village Voice».

Она откидывает голову назад и громко смеется.

— Ты сумасшедший, — говорит она.

— Нет, — говорю я, качая головой. — Я серьезно. Думаю, видел кожаные ремешки, торчащие из его стола. Я дам тебе свой номер на случай, если пропаду после очередного визита к нему.

— Как часто ты ходишь к нему?

— Дважды в неделю. И я должен ходить как минимум милю каждое утро. Думаю, скоро он заставит меня начать бегать.

— Что на самом деле случилось? — спрашивает она.

К тому времени как мы добираемся до кафе, я говорю:

— Позволь мне взять напитки, и тогда я тебе все расскажу.

Через пять минут мы сидим за столиком, держим кофе, и я говорю:

— Это произошло еще в конце февраля. Мы были в патруле. В принципе, нам нужно было просто выйти и принять на себя огонь. Ездить мимо, пока кто-то в нас стреляет, быстро реагировать и отстреливать плохих парней. По крайней мере, в теории.

Она кивает, поощряя меня продолжать.

— В любом случае, мы были в небольшой деревне, в трех милях от порта отгрузки.

— Порта отгрузки? — спрашивает она.

— Извини. Передовой операционной базы. Помнишь Порт Апачи? Это где ты берешь небольшую часть армии, высаживаешь ее на вражеской территории и даешь им вычистить все вокруг.

Она откидывается назад, шокированная скорее моим тоном, чем моими словами.

— В любом случае, деревня была в трех милях от него, и все это время мы шли. Это должна была быть наша территория, но, как и все, это было относительно. Атака означала, что на нас не нападали каждый день, а может только раз в неделю. Мы давали детям конфеты и были уверены, что они не убьют за это и не будут тайно подкладывать гранаты.