Оксана Сергеева - Непридуманное счастье

— Пойдем на кухню, белиссимо, — поднялся и увлек ее за собой.

— А ты кроватку‑то собрал?

— Нет еще.

— Ты ее уже три дня собираешь.

— А куда мне торопиться? Каждый день по два болта вкручиваю. Иди умойся, а то всю красоту выплакала.

— Ладно, — послушалась Настя.

Лёня зашел на кухню. Таня видела его боковым зрением, но не повернулась, так и осталась стоять у подоконника и смотреть в окно. А муж подошел и обнял ее сзади, прижал руки к животу, замер на мгновение, почувствовав под ладонями мягкие, но ощутимые толчки.

— Ого! — выдохнул. Всегда испытывал особый, ни с чем не сравнимый трепет от этих ощущений.

Таня вздохнула и улыбнулась, но улыбка скоро поблекла, смазанная грустными мыслями.

— Ты и Насте кроватку собирал. Помнишь? Вы с Денисом собирали.

— Угу, я ее собирал сквозь слезы.

— Почему? — Таня засмеялась.

— Как почему? Такая женщина и за такого долбозвона замуж вышла. Вот где справедливость в этом мире? — Прижался губами к щеке.

— Нет, ну вы посмотрите на них! — Настя влетела на кухню. — А чай где? А торт почему не разрезали еще? Мама! Вот ничего без меня не можете сделать!

— Не можем, — подтвердил Леонид. — Ты у нас вообще самая главная в семье — как скомандуешь, так и будет.

— Лёня, не забудь, ты обещал, что завтра мы будем делать закупку игрушек.

— Закупку игрушек, — засмеялась Таня, — надо же, слово‑то какое.

— А как еще сказать? Это я вам еще простила, что вы одежду без меня купили.

— Ой, ну по игрушкам ты у нас спец, тут я даже не спорю, — признал Леонид.

Таня знала, что Насте все еще больно и обидно. И смех этот немного искусственный, и как‑то слишком громко и запальчиво она говорила…

Храбрилась ее девочка, старалась. Не в отца она.

Май. Последние дни. На город обрушилась неожиданная жара. По — майски непривычная и удушающая.

Полдень. Тихо. Дети спали в кроватках. Татьяна утюжила ползунки и распашонки, изредка поглядывая в окно.

— Черт, — прошептала, дернув рукой.

Опять обожгла палец. От невнимательности все. Потому что застревала постоянно в собственных мыслях, запутывалась в них от волнения.

Сегодня Борис забрал Настю к себе прямо из школы. Не спрашивая разрешения, не созваниваясь предварительно. Татьяне сообщил уже из дома, предупредив, что дочь останется у него ночевать.

Теперь Таня места себе не находила. Во — первых, разозлилась от такой бесцеремонности; во — вторых, просто беспокоилась за дочь: у нее же ни смены вещей с собой, ни пижамы, ни даже зубной щетки! Сомнительно, что Боря об этом позаботился. Он о себе‑то — с трудом. Это у дедушки Лёши для внучки целый гардероб собран. И полотенце свое, и кружка. А Борис и не вспомнишь, когда последний раз ребенка к себе домой брал.

Может, зря она себя накручивала, но неспокойно было на душе, не отпускало чувство, что неправильно это. Так не должно быть. Все больше Таня корила себя за малодушие. Что не настояла, чтобы Боря вернул Настю домой.

Так и прошел весь день в тревоге, и ночь получилась неспокойная.

Дочку Борис привез на следующий день утром. Настя позвонила в дверь сама, зашла в квартиру какая‑то грустная и потерянная. Сначала подумалось, что она устала, потому так тиха и неразговорчива. Ребенок у Бори крошка совсем, наверное, ночами не спит, плачет.

Но позже выяснилось совсем другое.

Не любила Татьяна разговаривать о бывшем муже, но, переступая внутренний барьер, все‑таки начала разговор с дочерью.

— Ну, что, доченька, как ты погостила у папы?

Настя пожала плечами и вытащила из шкафа вещи, чтобы переодеться во что‑нибудь легкое. Дома было ужасно душно.

— Видела сестренку?

— Нет.

— Как это нет?

— Не видела.

— Бабушка мне запретила к ней подходить.

— Как это запретила? Почему?

— Не знаю я. Она меня не пустила, закрыла дверь в комнату, и все. Потом бабушка уехала, я уже спать легла.

— А папа что?

— А он телевизор смотрел, потом ушел куда‑то. Пришел поздно ночью, они с Кристиной ругались. Утром он меня привез домой.

Настя бросила на кровать вещи, как‑то неловко застыла на месте и глянула на мать непонимающими глазами. Они, как два зеркала, отражали всю внутреннюю растерянность девочки и непонимание жестокого мира. Этот сухой отчаянный взгляд задел Таню больше, чем если бы дочь расплакалась и начала жаловаться.

— Ты никогда больше туда не поедешь, поняла меня? Никогда! Да что ж это за человек такой! Как его только земля носит!

— Таня, успокойся, — решил вмешаться Лёня.

— Что успокойся? Зачем он вообще туда ее повез? Посмеяться? Над кем? Зачем мучить ребенка? Все, — задыхаясь говорила Татьяна, — я так больше не могу. Как мне надоело это все…

— Танюш…

— Мам, не нервничай, а то у тебя молоко пропадет, — сказала Настя, и это совсем добило Таню. Она опустилась на стул, подперла лоб, словно ее мучила сильная нестерпимая головная боль, и замолчала.

— А у тебя чего глаза на мокром месте? — спросил Лёня у Насти. — Ну, не показали тебе малявку, ну и ладно. Вот какой он тебе папка? Что ты по нему плачешь? — неожиданно для себя вспылил он.

— Я не плачу.

— Вот и молодец! — Он замолчал, отчаянно подбирая слова, но так и не смог найти правильных. Хотя разве для того, что идет от души, нужна специальная оболочка? — Пусть живут как знают, а мы сами по себе будем жить. Своей семьей. Вот запишем тебя на мою фамилию, и будет у тебя бумажка, где написано, что я твой отец. И все. И пусть только хоть одна собака вякнет, что я тебе не папа. Поняла?

— Лёня, ну что ты такое говоришь… — прошептала Таня.

— Тихо, мать, не мешай нам. Дай поговорить по душам. У нас разговор важный, мы тут не шутки шутим.

— Это точно, — деловито вздохнула Настя. — Вот так и задумаешься, кто тебе роднее, — сказала она, по всей видимости, не свои слова. Так взросло они прозвучали.

— Ну, — внушительно повторил Леонид, глядя на жену, — иди завтрак нам сделай, а то мне уже выходить скоро.

— А мне сегодня в школу не надо, — сказала Настя.

— Ну, вот и здорово. Приду после работы, поедем с тобой по магазинам.

Нехотя Таня вышла из комнаты. Вот что Лёня такое придумал? Сейчас наговорит Насте всякого, чтобы успокоить, а выйдет наоборот — потом снова расстройства и слезы. Она будет верить, ждать, надеяться, а он об удочерении говорил так же, как поездку по магазинам планировал.

Разумеется, при первом удобном случае Татьяна упрекнула мужа в легковесности. После завтрака, когда Настя села смотреть мультики.

Лёня перебирал в шкафу вешалки с рубашками, Таня кормила одну из девочек грудью.

— Не нужно было такого говорить, — вполголоса сказала она, стараясь выдерживать ровный тон. — Как ты себе это представляешь? Да, я хотела бы, чтобы Бориса никогда не было в нашей жизни, чтобы он исчез раз и навсегда, но он жив и здоров, и он — Настин отец.