Оксана Сергеева - Непридуманное счастье

Таня достала тушь и глянула на часы. До десяти утра еще полчаса. Скоро должен подъехать Лёня. Почему‑то ждала, что он позвонит. Но в назначенный час звонка не произошло. Его и чуть позже не случилось. Минут пятнадцать одиннадцатого выглянула в окно и увидела внизу Лёнькину машину. А потом и самого Лёньку. Он выбрался из джипа и закурил. Ответил кому‑то по телефону. Таня наблюдала за ним как в ступоре. Почему‑то не могла оторвать глаз.

Интересно, и как давно он подъехал? Это Денис ей сказал быть готовой к десяти, а с Лёнькой они не созванивались, вот она и подумала, что он должен сообщить, как подъедет. А он не позвонил, просто ждал ее в машине у подъезда.

Вуич стоял к ней спиной, опустив подбородок. Глядел под ноги и пинал мелкие камешки. Потом вздрогнул всем телом, чуть закинул голову, возможно засмеялся. Таня это поняла по дрожанию могучих плеч. Надо выходить из дома, но она так и стояла у окна, не в силах двинуться с места. Стояла оцепенело, обуреваемая какими‑то непонятными смешанными чувствами. Хотелось общаться с ним, с Лёней, как раньше, — весело, задорно, без напряжения, — но все изменилось после той далекой ночи. Хотя, наверное, только для нее. Это ей было неловко и волнительно, это она старательно избегала встреч наедине. Лёня же вел себя как ни в чем не бывало. Почти. Или тщательно скрывал свои чувства. Может, и не намеренно. По крайней мере Таня его не понимала — где он правду говорит, а где шутит. Никак не могла разобраться. Вот и тогда, когда замуж предлагал за него выйти, не поняла, острословил он так, или на полном серьезе говорил. Конечно, острословил. Кто ж после одной единственной ночи замуж зовет…

Когда, наконец, вышла из подъезда и подошла к машине, приготовилась услышать упрек. Ведь задержалась же. Но нет, Лёня улыбнулся и открыл дверь со стороны пассажира:

— Прошу, пани…

— Ты чего в одной рубашке? — вместо приветствия сама его упрекнула.

— А ты хочешь, чтобы без?..

— Прекрати.

Он театрально громко вздохнул:

— Такой десерт, а я на диете. И не начинал, кстати, — хлопнул дверью и сел за руль.

Таня взялась за ремень безопасности и бросила на мужчину быстрый скользящий взгляд. Покачала головой. Когда выглядывала из дома в окно, думала, что на улице очень тепло. Так солнце светило ярко, аж глаза слепило. А вышла — мигом продрогла, хотя и курточку кожаную накинула на свитерок, и на улице‑то не побыла толком, сразу в салон уселась. А Лёнька простоял на ледяном ветру в тонкой джинсовой рубашке с закатанными рукавами и даже не вздрогнул от холода.

— И что — так ничего не скажешь? — немного позже спросила, не удержавшись от иронии.

— По поводу?

— А выговор за опоздание?

— Тебе? — как будто удивился он.

— Ну да, — посмеялась Таня, — брат бы на меня всех собак спустил.

— Я же не твой брат, — заметил Лёня как‑то особо внушительно. Слова прозвучали так веско, словно имели под собой какой‑то дополнительный смысл. На его спокойном лице мелькнуло что‑то такое, отчего Таня смутилась и почувствовала, что разговор вот — вот повернет в то русло, которого она боялась, не зная, что ей делать и что говорить в этом случае.

— А чего Очаровашку отослала? — облегчив ей задачу, спросил Вуич.

— Она сама захотела. Неделю думала, с кем ей поехать. Как дедулю вчера увидела, так сразу свой рюкзачок собрала.

— Жалко. Я думал, мы с ней по грибы сходим.

— Какие тебе грибы в мае? — Таня засмеялась.

— Ну, не грибы так гербарий, — улыбнулся.

Татьяна весело хихикнула и прижала затылок к подголовнику.

— Все, я сплю.

— Ага, набирайся сил. А то столько веселья впереди, — снова прозвучало как‑то двусмысленно.

Они свободно въехали на территорию коттеджа. Ворота были открыты. Михалыч, как всегда, мел и без того чистые дорожки. Вуич любил эту «усадьбу»: огромный двухэтажный особняк из бревенчатого сруба и сосны вокруг, вечнозеленые и беспристрастные. Ни тебе искусственных альпийских горок, ни аккуратных прилизанных газонов. А воздух здесь какой! Особый воздух, напитанный хвоей. Его хотелось вдыхать полной грудью, не торопясь. Пить, как воду.

— Ну, привет, верзила, — усмехнулся Денис, когда увидел сестру с Лёней. Те только прошли на кухню.

— С чего это вдруг? — удивился Вуич такому прозвищу, сказанному явно с каким‑то тайным подтекстом.

— Вот и я думаю, с чего это вдруг, — неопределенно объяснился Шаурин и посмотрел на Таню.

— Ну все, — скомандовала Юля. — Чего застыли? Разбегайтесь по комнатам, располагайтесь, а потом сядем за стол. Валентина Петровна что‑то вкусное приготовила.

К обеду совсем распогодилось. Стих этот неприятный холодный ветер, воздух нагрелся, словно солнце прорвало лучами какую‑то невидимую плотину.

Юлия улучила момент, чтобы поговорить с Лёней наедине. Он сидел, удобно расположившись на скамье в беседке. Любил он закурить и слегка развалиться.

— Лёнь, ты все думаешь?

— Думаю, — кивнул. — Природа, погода, птички поют. Как не подумать? — снова иронизировал он.

— Я не об этом.

После этих слов Вуич как‑то сразу собрался. Неуловимо напрягся и затвердел лицом.

— Юль, не начинай. Не хочу. Не надо. У меня и так уже все это вот здесь, — для красочности приставил два пальца к горлу.

— Ну так под лежачий камень вода не течет. Ты хоть сам с места сдвинься.

— Я понимаю, что ты сейчас пребываешь в таком счастливом душевном томлении, что тебе всех вокруг охота пересватать и переженить, только мне мозги не надо полоскать, — с едва заметным раздражением в голосе сказал Лёня.

— Да не буду я тебе мозги полоскать, просто удивляюсь, что ты оставил все как есть. Это не в твоей натуре. Шаур в свое время гражданский переворот устроил.

— Я не Шаур, — жестко прозвучало в ответ. И громко прозвучало, так что Юля обернулась, проверяя, нет ли поблизости кого. Чтобы не услышали их разговор.

— Так и Таня — не я. Тане не нужен такой, как Шаур. Таня мягкая, как масло. Нежная. Такой, как Шаур, ее загрызет. Ей нужно, чтобы ее любили. Любили, и все. Она из тех, для которых «с милым рай и в шалаше». Хотя у тебя с этим все в полном порядке.

— И это ты мне мозги не полоскаешь, — мрачно усмехнулся мужчина. — Брось свои штучки, Шаурина, на меня это не действует, я тебя сам до смерти заговорить могу. Знаешь же.

— Пора уже жить для кого‑то, — не отступала жена друга, но и не настаивала сильно. Говорила в самой нейтральной тональности, чтобы не разозлить.

— Ага… Шура, вставлю себе золотые зубы и женюсь! Ей — богу женюсь, честное, благородное!

— Я серьезно. Хорош Паниковского изображать.

— А уж я как серьезно! Разве такими вещами шутят? — делано изумился он и скрестил руки на груди.

— Лёня, я тебя давно знаю. Мы с тобой разные ситуации разгребали…