Мэриан Кайз - Не горюй!

— Я пришел посмотреть на свою внучку, — сказал папа. — Я могу ее подержать?

Я передала Кейт отцу, он взял ее вполне умело (что неудивительно). Кейт немедленно перестала вопить. Она спокойно лежала у него на руках, сжимая и разжимая свои маленькие кулачки.

Точно как ее мать, грустно подумала я. Воск в руках мужчины… Нет, это надо задавить в зародыше! Надо уважать себя. Мне для счастья не нужен мужчина. И вообще, да здравствует феминизм.

— Когда ты собираешься дать ей имя? — спросил папа.

— Только что дала, — сказала я. — Я назвала ее в честь бабушки.

— Замечательно! — просиял отец. — Привет, маленькая Нора, — ласково обратился он к розовому свертку.

Хелен, мама и я обменялись испуганными взглядами. Не та бабка!

— Послушай, пап, — смущенно призналась я, — я назвала ее Кейт.

— Но мою мать не звали Кейт. — озадаченно нахмурился он.

— Знаю, папа, — пробормотала я. (Господи, ну что за жизнь, одни ямы да ухабы!) Я назвала ее в честь бабушки Макуайер, а не бабушки Уолш.

— Вот как, — сказал он с заметной прохладцей.

— Но пусть ее второе имя будет Нора, — нашлась я.

— Ну нет! — возмутилась Хелен. — Назови ее как-нибудь покрасивее. Придумала! Назови ее Елена! Елена — это по-гречески Хелен.

— Тихо, Хелен, — остановила ее мама. — В конце концов, это девочка Клэр.

— Ты же всегда учила нас делиться игрушками, — надула губы Хелен.

— Кейт не игрушка, — вздохнула мама.

Нет, Хелен может достать кого угодно.

К счастью, моя сестрица не могла надолго сосредоточиться на чем-то одном, вот и сейчас она резко сменила тему:

— Пап, ты не подвезешь меня к Линде?

— Хелен, я не шофер, — обиженно ответил отец.

— Папа, я ведь не спрашиваю, чем ты зарабатываешь на жизнь. Я это и так знаю. Просто попросила подвезти, — резонно заметила Хелен.

— Нет, Хелен! Ты вполне можешь пойти пешком, черт побери! — воскликнул отец. — Честно, никак не могу понять, что случилось с молодежью. Лень, вот в чем дело. Когда я был…

— Папа, — резко перебила его Хелен, — пожалуйста, не рассказывай мне снова, как ты проходил три мили босиком до школы. Я уже не могу этого слышать. Просто подвези меня, и все, — и она улыбнулась ему своей кошачьей улыбкой из-под густой темной челки.

Отец некоторое время в изнеможении смотрел на нее, потом рассмеялся.

— Да ладно, — сказал он, звякнув ключами от машины. — Пошли.

Он передал мне Кейт. Именно так, как и следует передавать ребенка.

— Доброй ночи, Кейт-Нора, — сказал он, с явным ударением на «Норе». Полагаю, он еще не совсем простил меня.

Папа с Хелен ушли. Мама и я с Кейт остались сидеть на кровати, наслаждаясь тишиной, наступившей после ухода Хелен.

— Ну вот, — промолвила я, — можешь сказать спасибо своей тете Хелен за первый урок правильного обращения с мужчиной. Надеюсь, ты последуешь ее примеру. Обращайся с ними, как с рабами, — и тогда, не сомневайся, они и вести себя станут как рабы.

Кейт посмотрела на меня широко открытыми глазенками, а мама хитро улыбнулась. Довольной улыбкой. Понимающей улыбкой.

Улыбкой женщины, чей муж последние пятнадцать лет пресмыкается перед ней.

Пора ложиться спать.

Как-то странно ложиться в постель, в которой ты провела детские годы. Мне казалось, что те годы давно канули в Лету.

Deja vu.

Опять же странно, когда тебя на ночь целует мать, а рядом в корзинке спит твой собственный ребенок.

Я уже сама была матерью, но мне не требовался Зигмунд Фрейд, чтобы сообразить, что я все еще чувствовала себя ребенком.

Кейт лежала с широко открытыми глазами, уставившись в потолок. Скорее всего она все еще была в шоке после общения с Хелен. Я немного беспокоилась за нее, но, к своему удивлению, заснула сразу. А ведь думала, что вообще не буду спать.

В смысле никогда.

Кейт разбудила меня в два часа ночи, подняв крик примерно в миллион децибел. Интересно, она вообще спала? Я покормила ее, легла и снова заснула, но через несколько часов проснулась, как от толчка, ощутив кошмарный ужас. Ужас от того, что я в Дублине, а не в своей квартире рядом со своим любимым Джеймсом.

Я взглянула на часы. Было (вы правильно догадались) четыре часа. Меня, наверное, должно было утешить, что четверть населения, живущего по Гринвичу, тоже проснулись и лежат, таращась в темноту, мучимые самыми разными грустными мыслями: «Не уволят ли меня?», «Встречу ли я наконец человека, который полюбит меня по-настоящему?» или «Не беременна ли я?»

Но сознание того, что я не одна такая, ничуть не утешало. Потому что мне казалось, что я в аду. И сравнение моего ада с адом другого человека не помогало уменьшить мою собственную боль.

Извините за кровожадность, но если одному человеку в камере отпилили ногу ржавой пилой, его вряд ли утешит тот факт, что в соседней камере узника приколотили гвоздями к столу.

Я села и уставилась в темноту.

Кейт спокойно спала в своей розовой корзинке. Мы с ней как ночные сторожа: не спим по очереди. По крайней мере, один из нас постоянно бодрствует.

Я не могла поверить, что нахожусь в доме родителей в Дублине, а не в своей квартире в Лондоне вместе с мужем. Наверное, я рехнулась, раз уехала из Лондона и оставила Джеймса другой женщине. Ведь я его бросила!

Я что, совсем сошла с ума? Надо вернуться. Я должна за него бороться! Я должна его вернуть! Как я здесь оказалась? Видно, повернула не там в параллельном мире, приняв его за свою жизнь, но это неправильно.

Я не могу жить без Джеймса. Он — часть меня. Он мне нужен. Я просто не могу без него обойтись. Я хочу, чтобы он вернулся. Я хочу, чтобы вернулась моя жизнь с ним. И я его верну!

Я была в панике. А что, если я уже опоздала? Мне не следовало уезжагь. Мне надо было твердо стоять на своем, сказать ему, что мы с ним сможем все уладить. Не может быть, что он любит Дениз! Он любит меня. Не может он меня не любить.

Мне надо с ним немедленно поговорить.

Он не рассердится, если я позвоню в четыре утра. Ведь это Джеймс! Он был моим лучшим другом! Я могла де-тать что угодно, он никогда не был против. Он меня понимал.

Решено: я утром полечу назад в Лондон вместе с Кейт. И моя жизнь наладится. Мы забудем прошедшую неделю. Рана закроется, не оставив шрама. Заметно будет, только если хорошенько вглядеться.

Все хорошо, что хорошо кончается, зерно?

Я знаю, о чем вы думаете. Точно знаю. Вы думаете: «Она сошла с ума».

Что же, вполне возможно, может, у меня от горя крыша поехала.

Вы думаете: «Больше уважения к себе, Клэр!»

Но я осознала, что мой брак значит для меня куда больше, чем самоуважение. От самоуважения тебе ни холодно ни жарко. Самоуважение не станет слушать тебя по вечерам. Самоуважение не скажет тебе, что предпочитает секс с тобой сексу с Синди Кроуфорд.