Дина Маккол - Запретная страсть

Примерно через неделю в полуденную жару Джексон проходил мимо магазинчика подержанных вещей, где, судя по вывеске, можно было купить все, что душе угодно. «Интересно, а не продаются ли здесь и рабочие места?» — подумал он. А потом повнимательнее окинул взглядом груду хлама, валявшегося прямо во дворе. Вдруг под лучом солнца блеснула хромированная металлическая обшивка.

Старенький «харлей», конечно, еще не был при последнем издыхании, но, как и сам Джексон, явно знавал лучшие деньки. Джексон присел на корточки, чтобы повнимательнее рассмотреть мотоцикл, и тут же появился хозяин, нюхом почуявший выгодную сделку.

— Ездить-то на нем можно? — спросил Джексон.

— Носится, как ветер.

Джексон прищурился, спасаясь от палящих лучей солнца, и ухмыльнулся:

— Я что, и впрямь похож на идиота?

— Ну, последний раз мне удалось завести его… две-три недели назад.

— Ключи есть?

Хозяин пришел не с пустыми руками. Он быстро выудил из кармана ключ.

— Нужно залить бензин.

Владелец магазина нахмурился и сцепил руки на толстом животе.

— Черт бы побрал этих соседских мальчишек! Вечно они откачивают бензин из бака.

— Я подожду, — сказал Джексон и выпрямился.

Хозяин нырнул в дом, а через минуту вернулся с маленькой канистрой и стал наполнять бак. В воздухе повис острый запах бензина. Все вокруг дрожало в жарком мареве, словно мираж. Но когда Джексон перекинул ногу через пыльное седло, отшвырнул подпорку и повернул ключ, мотор заурчал, зафыркал и взревел совсем по-настоящему.

— Можешь прокатиться, — предложил толстяк и тут же поправился: — Вокруг квартала, не дальше.

Джексон объехал квартал, и за это время мотор дважды глох, но каждый раз его удавалось вернуть к жизни. Сердце Джексона билось как сумасшедшее, когда он подъехал к магазинчику. «Господи, — думал он, — как мне хочется купить этот мотоцикл! Чтобы ветер свистел в ушах и пунктирная белая линия на шоссе превратилась в сплошную бесконечную ленту! Вот тогда-то я стану самим собой». Но уже сейчас к Джексону вернулось то ощущение, казалось бы, утраченное навеки. Он вдруг почувствовал себя по-настоящему свободным.

Джексон вырулил во двор. Никогда еще он не желал чего-либо так страстно, как завладеть этим стареньким «харлеем». Теперь можно и поторговаться.

— Сколько вы за него хотите?

— Пять сотен, — ответил хозяин.

Джексон фыркнул и швырнул толстяку ключи.

— Господи помилуй, если эта развалина настолько вам дорога, оставьте ее себе! Мотоцикл не стоит и половины этих денег, и мы оба знаем это.

Джексон зашагал прочь.

— Подожди! — завопил хозяин.

Джексон остановился и обернулся:

— Чего?

— А сколько дашь?

— Две сотни.

— Две сотни?! Двести долларов за «харлея»? Да ты шутишь!

— Нет, — тихо сказал Джексон и двинулся дальше.

— Двести пятьдесят! — крикнул ему вслед хозяин.

Джексон покачал головой и сунул руки в карманы. Толстяк вздохнул. Он чуял упрямцев за три мили, а уж этот — такой крепкий орешек, что дальше некуда.

— Ладно, мотоцикл твой. За двести.

— Надо заполнить документы на мое имя и оформить купчую.

Хозяин закатил глаза.

— Но чеков я не беру! — проворчал он.

— Я тоже, — усмехнулся Джексон.

В эту ночь он заснул в своей комнате, насквозь пропахшей бензином, мечтая о том, чтобы рядом с ним лежала женщина. А мотоцикл стоял себе, прислоненный к стене, рядом с дверью. И даже резкий запах не мог заставить Джексона пожалеть о своей покупке. Это был особый аромат — первой вещи, приобретенной за свои деньги. Теперь вся его жизнь должна измениться.

Ребекка — запыхавшаяся, с растрепанными от ветра волосами — бежала к телефону, который висел на стене, у дверей ее конторы. Табличка гласила: «Оранжерея „Хиллсайд“ и питомник». Ребекка сняла трубку и, привалившись к косяку, попыталась восстановить дыхание.

— Оранжерея «Хиллсайд». Говорит Ребекка.

— Ребекка-Руфь, почему ты пыхтишь? Ты заболела?

Она закатила глаза и тяжело рухнула в плетеное кресло, стоявшее под усыпанной бутонами бугенвиллеей.

— Привет, папа! Нет, я не больна. Просто я грузила рассаду для клиента, а потом пришлось мчаться к телефону.

В ответ раздалось неодобрительное хмыканье. С точки зрения преподобного Хилла, леди не должны заниматься физическим трудом или бегать куда бы то ни было, тем более к телефону. Ребекка решила переключить разговор на другую тему, пока отец не разразился очередным длинным нравоучением. Правда, наставления преподобного Хилла все равно мгновенно вылетали у нее из головы.

— Ты по делу звонишь, папа?

— О да! Завтра вечером у нас будет званый ужин. Я хочу, чтобы ты приготовила это блюдо в горшочках… Помнишь, его всегда делала твоя мать?

Ребекка вздохнула: опять ей придется спорить с отцом.

— Извини, папа, но я не смогу.

— Ну не важно, приготовь, что хочешь. Главное, я хочу познакомить тебя с одним человеком…

«Ага, — подумала Ребекка, — вот она — истинная причина этого звонка. Значит, готовится очередное сватовство, черт бы его побрал!»

— Нет, папа, ты неправильно меня понял. Дело не в готовке. Я вообще не смогу прийти. Скоро конец месяца, мне нужно составлять всякие отчеты, ведомости… Понимаешь?

На этот раз Даниел Хилл открыто высказал свое неодобрение:

— Я знаю, Ребекка, ты очень гордишься своей самостоятельностью. Ты всегда была такой. Но неужели нельзя нанять управляющего и вести себя как подобает… боссу?

— В том-то и дело, папа! — вздохнув, ответила Ребекка. — Я босс и, следовательно, за все отвечаю. И буду делать все возможное, чтобы оранжерея приносила как можно больше дохода. А кроме того, я люблю свою работу. Люблю выращивать цветы. Как и мама, помнишь?

— Тогда возьми еще одного работника. Ты ведь можешь себе это позволить! — проворчал преподобный.

— Я уже полторы недели даю объявление в газете, но пока никто не откликнулся, хотя заработок приличный. Разве что… — она прищурила глаза и прикусила губу, с трудом подавив смешок. — Может, ты знаешь какого-нибудь одинокого белого мужчину, который отчаянно нуждается в работе, а в качестве дополнительного вознаграждения потребует, чтобы я спала с ним?

— Тут нет ничего смешного, Ребекка!

— Как и в твоем сватовстве. Последний претендент, с которым ты меня познакомил, оказался женатым.

Отец помолчал, ощущая неловкость: после той неприятной истории его до сих пор мучил стыд.

— Ладно, я все понял! Но как ты можешь осуждать меня? Я же хочу, чтобы тебе жилось лучше.

Ребекка с трудом сдерживала раздражение:

— Вот именно, папа. Но ты не можешь решать за меня. Уже нет. Мне двадцать девять, и если мне нужен будет мужчина, я найду его сама. О'кей?

Кто-то въехал на подъездную дорожку. Вот и предлог для того, чтобы поскорее закончить разговор.