Ольга Егорова - Розовая пантера

На следующий день он проснулся, когда за окном уже светило яркое солнце. Все так же мигала, умирая и снова возрождаясь, поблекшая от дневного света точка на табло электронных часов, привычно отсчитывая секунды. Растаял в обжигающих лучах солнца розовый рассвет — последнее, что он запомнил перед тем, как этот долгий день наконец завершился, превратившись в сон. Настал новый день — такой же, как сотни уже прожитых и непрожитых. Ничего не изменилось. Алексей перевел взгляд вправо — нет, все-таки что-то изменилось. Не было раньше здесь этого холста, заполненного черной краской. Полностью, без просвета, без полутонов — только черная краска на прямоугольном холсте, распластавшемся на мольберте.

Умылся, позавтракал привычно на кухне с мамой и пошел снова рисовать.

— Я пойду рисовать, мама, — сказал все-таки, не хотел говорить, но не выдержал.

— Рисовать? — переспросила она, тревожно по привычке уже вглядываясь в глаза сына. — У тебя, кстати, ночью свет горел, я заметила. Ты что делал?

— Рисовал.

— Не закончил, значит?

— Почти. Так, штрихи кое-какие осталось набросать. Хочешь, посмотри…

Анна Сергеевна послушно вошла в комнату вслед за Алексеем и долго смотрела на результат его ночного вдохновения. Заметила скептически:

— Леш, это ж уже давно было нарисовано.

— То другое было. А это — мое, — ответил он, улыбнувшись. На душе отчего-то было легко в этот день.

Как будто на самом деле удалось ему освободить что-то таившееся в беспросветном мраке.

— И что, теперь красный рисовать будешь?

— Мам, не иронизируй. Это фон, между прочим. На нем будет картина.

— А почему такого цвета?

— А потому что такого. Такого, и никакого другого. Я ведь понятно объясняю?

— Куда уж понятнее. Ладно, рисуй, — вздохнула Анна Сергеевна. — Я пойду схожу к соседке, она на пироги звала. Не буду тебе мешать.

— Да ты мне не мешаешь. Никогда не мешала.

— Леш, ты не обижайся на меня…

— За что? — искренне удивился он.

— Ну за сахар.

Алексей улыбнулся.

— Ну что ты, мама.

Весна пришла как-то незаметно, сменила зиму за одну ночь — в ту ночь вьюжило, свистело за окном, потом забарабанили по стеклу капли, а утром — потекли с крыш. Алексей шел по улице, вдыхая весну, на душе щемило, как это обычно бывает в первые дни после зимы. Как это обычно бывает всегда, подумал Алексей, потому что за прошедшие шесть месяцев успел уже привыкнуть к тому, что на душе щемит всегда. Он шел по улице домой, собираясь зайти по дороге в продуктовый магазин, теребил пальцами в кармане маленькую бумажку — список продуктов, которые успели кончиться за неделю. Почти дошел до магазина и вдруг увидел в толпе знакомое лицо. Даже не понял сначала, кто это, подумал просто, что лицо на самом деле знакомое, остановился, чтобы дать себе время на размышление, а потом услышал голос, тоже знакомый:

— Привет.

И понял наконец, что это Людмила.

— Привет, — ответил, силясь сообразить, что за чувство он сейчас испытывает. Пытаясь понять, что сказать дальше, и понимая с досадой, что сказать в общем-то нечего.

— Как живешь? — поинтересовалась она, он ответил, что живет нормально, и почему-то они пошли вместе дальше, по дороге к его дому, разговаривая о чем-то, и слова, как ни странно, находились. Он открыл дверь ключами, она вошла следом, увидела кошку, ничего не сказала.

— Мамы, кажется, нет дома. — Алексей прислушался. — Наверное, опять в гости ушла к своей подружке.

— Ты так смешно говоришь, к подружке, как будто она девчонка маленькая, — улыбнулась Людмила. — Алеша, ты не изменился совсем.

— А с чего бы мне измениться? — спросил он, подумав: и правда, с чего?

Она прошла следом за ним в комнату. Опустилась в кресло, мельком лишь взглянув на портрет, приколотый к стене канцелярскими кнопками.

— А в жизни у тебя тоже ничего не изменилось? Все по-прежнему?

— Я бы не сказал, что по-прежнему. Работу поменял, отца вот похоронил полгода назад. Да ты знаешь, наверное…

— Знаю, — ответила она. — А я вспоминала про тебя часто.

— Да? — спросил он, опускаясь в кресло напротив. Больше сказать в самом деле было нечего.

— Да, вспоминала, — продолжила она, как будто не замечая его не слишком бурной реакции на свои слова. — Вспоминала, как мы познакомились с тобой в парке. Как ты меня рисовал. Теперь вот другую рисуешь… — Она бросила короткий взгляд на портрет на стене. — Что-то фон у тебя такой мрачный.

— Вот такой.

Людмила помолчала некоторое время, и молчание это было неловким, каким-то колючим.

— Ты с ней сейчас?

— Нет, не с ней.

— А с кем?

— С мамой, если я вообще правильно понял, о чем ты меня спрашиваешь.

Они поговорили еще какое-то время, Алексей заварил на кухне чай, принес в комнату на подносе вместе с румяными пирожками, теплыми еще, испеченными к его приходу. После чая она поднялась, поправила густые, гладкие, всегда блестящие, ухоженные волосы.

— Ладно, я пойду. Приятно было…

— Мы вроде как уже давно знакомы, — улыбнулся Алексей.

— Давно, — согласилась она, ответив на его улыбку, — а кажется, вчера только все это было.

Он проводил ее до двери. Уже выходя, она обернулась и спросила как-то слишком спокойно:

— Может, я еще как-нибудь зайду?

— Зайди, — ответил он так же равнодушно. Она пришла на следующий же день.

Пришла, принесла с собой аромат весны и целый ворох фотографий, привезенных из новогодней поездки в какую-то Богом забытую деревню. Они сидели втроем на кухне с мамой, Анна Сергеевна улыбалась, но Алексей все же время от времени ловил ее тревожные взгляды, понимал и не понимал эту тревогу, догадывался и не знал, чем она вызвана. Рассматривал внимательно фотографии.

— Не поймешь вас, молодых. Зачем ехать куда-то за сотни верст Новый год встречать? Почему бы не посидеть дома, елку зажечь, телевизор посмотреть. Вместе.

— Вместе, — повторила Людмила с какой-то натянутой улыбкой. — С кем вместе-то, Анна Сергеевна? Новый год ведь — семейный праздник…

Анна Сергеевна как-то грустно вздохнула, накрыла ладонью тонкую кисть Людмилы, ничего не сказала. Выпили по две чашки чая, и Людмила снова ушла, в этот раз не спросив уже: можно?..

Остаток вечера они не разговаривали, разойдясь по своим комнатам. Алексей чувствовал себя как-то неуютно, не давала покоя непонятно откуда взявшаяся обида на мать. Он ведь расшифровал ее с полуслова, с полувзгляда. Снова затосковала, как когда-то давно, по семье, по несостоявшимся до сих пор внукам. Не выдержал, отложил в сторону начатую книгу, вошел к матери в спальню. Она лежала на кровати с газетой в руках.

— Какие новости в мире, мама?

— Много новостей. В мире все время что-то происходит, — ответила она не глядя.

— Мам, скажи, что случилось-то?