Салли Боумен - Отвергнутый дар

– Я вам больше не нужна. И Грегуару я не нужна. Я впервые вижу его таким счастливым.

Ей исполнилось восемнадцать лет. Это была серьезная, впечатлительная и очень целеустремленная девушка. Она сказала, что любит детей. Ей хотелось бы стать нянечкой в детском саду. Да, она будет учиться на няньку. Эдуард навел справки и договорился, что ее примут туда, куда она стремилась, – в английский колледж Норленд, выпустивший из своих стен не одно поколение нянек.

– Ты убеждена? Ты уверена, Мадлен? Тебе вовсе не нужно уезжать, здесь тебе всегда рады.

– Уверена Мне хочется учиться, потом работать. – Она замолчала – Мне хочется вас поблагодарить, но я не знаю как. Вы изменили всю мою жизнь.

– Верно, но и ты изменила мою, – сказал Эдуард.

После отъезда Мадлен Эдуард проводил с мальчиком все больше и больше времени – каждую свободную минуту. Как он просил, Грегуар называл его «дядя», что породило в Париже много толков, но Эдуарду не было до них дела. К ребенку он питал отеческие чувства; любил Грегуара и заботился о нем, словно тот был его родным сыном. Про себя же прикидывал: раз Жан-Поль до сих пор не женился и едва ли когда-нибудь женится, а сам он так и не встретил женщины, которую захотел бы взять в жены, Грегуар может стать его наследником. «Все, что я делаю, – думал он, – я, возможно, делаю для него. Быть может, он продолжит после меня, как я после отца».

Он проконсультировался со своими юристами и переписал завещание. После этого, поначалу очень медленно, он стал готовить мальчика к будущему, которое тому скорее всего предстояло. О наследовании он помалкивал, но осторожно пытался приобщить Грегуара к некоторым сторонам деятельности своей империи. Как отец показывал ему драгоценности, так и он демонстрировал их Грегуару. Он водил его по различным мастерским компании в разных районах Парижа, знакомил с тем, как работают опытные мастера-металлисты, инкрустаторы, художники по эмалям, огранщики, оправщики, изготовители часовых механизмов.

Последнее особенно привлекло Грегуара. У него, заметил Эдуард, проявилась техническая жилка, мальчику нравилось наблюдать, как взаимодействуют рабочие части механизма. Он был готов часами молча сидеть и следить, как собирают крохотные спиральки и пружинки; сама скрупулезность подгонки, видимо, вызывала у него восхищение.

Эдуард быстро обнаружил, что мальчик любит автомобили; поскольку Эдуард их тоже любил, у них появилось общее увлечение. Но если Эдуарда автомобили привлекали своей формой и красотой – именно этим он руководствовался в подборе коллекции, – то Грегуар любил моторы, скрытые под блестящими капотами.

Одни из самых счастливых часов вдвоем они проводили катаясь, или любуясь на автомобили, или просто в огромных гаражах в Сен-Клу, где оба себя ублажали: Грегуар – снимая колеса и ставя обратно, Эдуард – наблюдая за ним. Автомеханики начали обучать Грегуара своему ремеслу, и мальчик быстро усваивал уроки. Через несколько месяцев он уже мог разобрать, почистить и собрать несложный двигатель. Завершив операцию, он поднимал мордашку в разводах от бензина и смазки и расплывался в мечтательной улыбке.

– Я умею, – говорил он тогда Эдуарду. – Смотрите. Все на своем месте.

Эдуард награждал его нежной улыбкой. В такие минуты собственная жизнь казалась ему такой же простой: все собрано и все на своем месте.

Счастливые недели бежали одна за другой. Они съездили в департамент Луара и вдвоем осмотрели виноградники. Потом вернулись в Нормандию и как-то раз провели ночь с субботы на воскресенье под открытым небом – ради спортивного интереса. Разложили костер прямо на берегу и сами приготовили ужин, который, правда, у них подгорел. Впрочем, привкус гари ни в малейшей степени им не мешал; они сидели на песке бок о бок – высокий темноволосый мужчина и маленький темноволосый мальчик, – и им было хорошо вместе.

– Я бы хотел навсегда тут остаться, как сейчас, – произнес Грегуар.

– Я тоже, – отозвался Эдуард.

Позже, когда они залезли в спальные мешки и Грегуар заснул, тихо дыша, Эдуард лежал на спине и глядел на звезды. Он впервые в жизни засыпал под открытым небом; в детстве они с Жан-Полем часто просили об этом, но неизменно встречали отказ.

Сейчас, вдыхая прохладный ночной воздух, слушая, как море ласково лижет песок, Эдуард испытывал пронзительное счастье. Он посмотрел на Грегуара; он знал, что счастье это – от мальчика: он принес Эдуарду любовь и вернул утраченный было смысл жизни.

На другой день они поехали кататься верхом. Костюм для верховой езды – уменьшенную зеркальную копию того, что было на Эдуарде, – мальчику пошил английский портной Эдуарда. На обратном пути Грегуар притих и ушел в свои мысли.

– О чем задумался, Грегуар?

– О вас. И о себе. – Мальчик замялся. – Я зову вас «дядей», но иногда хочется…

– Чего тебе хочется? Скажи.

– Хочется звать вас «папой». – Грегуар поднял на Эдуарда свои черные глаза. – Когда мы вдвоем. Я ведь понимаю.

Эдуард остановил лошадь, спешился, снял Грегуара и поставил на землю. Обнял мальчика.

– Я хотел бы, чтоб ты был моим сыном, – сказал он с тихой нежностью. – Я бы этого очень хотел. Ты для меня как сын. И это самое главное, правда, Грегуар? А как там кого называть – не имеет значения. Между нами.

– Je vous aime [10], – произнес Грегуар, обнял Эдуарда за шею худенькой рукой и громко поцеловал в лоб.

– Et je t'aime aussi, tu sais [11].

– Beaucoup? [12]

– Bien sur. Beaucoup. [13]

Они впервые заговорили о чувствах, какие испытывали друг к другу. Эдуард ощутил безмерное счастье.

Когда они возвратились в Париж, Эдуард обнаружил, что его отношения с Грегуаром, такие простые для него, кое-кому представлялись куда более сложной проблемой. Мать попросила его приехать, дав понять, что желает поговорить без свидетелей.

Она угостила его чаем; поболтала о том и о сем. Эдуард ждал. Ему с самого начала было ясно, что мать не жалует Грегуара и не одобряет того, что Эдуард неофициально усыновил мальчика. До сих пор она ограничивалась намеками и мимолетными замечаниями; теперь же, видимо, решила, что пришло время высказаться в открытую. Впрочем, она была осторожна, и Эдуард, наблюдая за ней, понял, что их отношения претерпевают новое изменение и процесс, возможно, идет уже не первый день.

Луиза по-прежнему не соглашалась вложить кое-что из своих капиталов в компании де Шавиньи, и Эдуард не давил на нее, выжидая благоприятного случая. Но она уже не отмахивалась от него с раздражением, как раньше; она знала, каким авторитетом он пользуется в деловых кругах, и, разумеется, до нее доходили восторженные отзывы о его способностях, ибо теперь она начала недоверчиво к нему приглядываться, словно пытаясь решить, уж не ошибалась ли она и не может ли младший сын, в конце концов, быть ей полезен. Когда она на него смотрела, в глазах у нее появлялось задумчивое выражение; теперь она выслушивала его советы, как лучше распорядиться капиталом, и все чаще и чаще им следовала. На этот раз она тоже повела разговор о вложениях, в частности, в некоторые техасские земельные участки, от которых ее американские советники рекомендовали поскорее избавиться.