Анита Брукнер - Отель «У озера»

Этот жест неприятно ее поразил: словно планы ее окончательно успели сложиться, хотя она еще не пришла к осознанному решению. Однако она уже приняла их как окончательные, свидетельством чему была быстрота, с какой она стала складывать и упаковывать платья, которые здесь уже не наденет. Сборы набирали скорость, она лихорадочно бросала в сумку обувь, книги, флакончики, и вот уже от ее жизни в отеле «У озера» всего и осталось что одежда на ней, ночная рубашка и щетка для волос. Теперь ей больше нечего было делать в этой комнате, которая снова стала безликой, готовой принять нового постояльца в начале следующего сезона. Она закрыла за собой дверь и спустилась в гостиную.

Здесь тоже все было тихо, что говорило об общем решении отбывать. У пианиста истек срок контракта, и ему предстояло вернуться к своим зимним занятиям — давать частные уроки лишенным музыкального слуха школьницам. Мсье Юбер, как всегда слегка досадуя на то, что ему почему-то не удалось воплотить заветную мечту любого хозяина отеля — собрать под своей крышей идеальное, блестящее и разнообразное общество, — с сожалением взирал на пустую гостиную. К нему возвратились ревматические боли — верное предвестие зимней ссылки, ибо с закрытием на зиму отеля «У озера» он должен был уехать в Испанию, на виллу к зятю и дочери, где ему предстояло томиться под скучным солнцем, благо надзирать там было решительно не над кем; гость из него был никуда не годный. Через неделю отель закроют. За мадам де Боннёй приедет сынок и отвезет в pension при лозаннском монастыре, ее зимнюю резиденцию, которую она стойко выдерживала. Дама с собачкой вернется домой, и мысль об этом уже заливала ее прекрасное лицо румянцем беспокойства и возбуждения. Любимейших постоялиц мсье Юбера, миссис Пьюси с дочерью, отвезут в наемном лимузине в Женеву, где они сядут на самолет, выложив за лишний багаж огромные деньги, но он с удовольствием думал о том, что из-под его опеки они прямиком перейдут под надежный кров их лондонской квартиры. Очаровательная женщина, просто очаровательная; дочь, возможно, не столь выдающаяся особа. В урочное время произойдет обмен поздравительными открытками — они ведь поддерживают связь. И безусловно, снова здесь встретятся в следующем году — если будет на то Божья воля. Две оставшиеся постоялицы его мало интересовали: люди новые и сюда, как он знал, больше не приедут.

Официанты и горничные, почувствовав, что от них уже не требуют образцового поведения, производили больше шума, чем обычно, и разговаривали, не таясь. Ален и Маривонна, которые, оказывается, состояли в троюродном родстве, должны были вернуться во Фрибург и зимой работать в ресторане отца Маривонны. Управляющий, как обычно, строил бесплодные планы уговорить тестя совсем удалиться от дел, хотя прекрасно знал, что этому никогда не бывать.

Какое-то время Эдит просидела в гостиной совсем одна, вспоминая свой первый вечер в отеле «У озера». Однако произошло слишком многое, чтобы вспоминалось только приятное. Мысленно переносясь в тот день, она видела, что была тогда смелей и моложе, решительней настроена пересидеть свою ссылку и вернуться домой все такой же. Тогда все это казалось ей чуть ли не шуткой, а может, она просто решила обратить это в шутку. С тех пор у нее возникло чувство, будто она первый раз в жизни обрела положительность взрослого человека и отныне все ее решения будут рассудительными и взвешенными, на что, всегда считала она, у нее не было права. Она готовилась вступить в мир, который безотчетно считала чужой собственностью и на который не могла претендовать. В мир, где, помимо прочего, будут ценные бумаги, ремонты крыши, приезды гостей на субботу и воскресенье. В какой машине поедем, твоей или моей? — фраза, которую Дэвид бросил жене, а она невзначай подслушала, и эти слова со временем приобрели для нее едва ли не первородный смысл. За ними она уловила систему взглядов, в которой эти двое были воспитаны. Приобщенные к радостям взрослой жизни еще в юности, привилегированные, бесстрашные, избалованные, они одинаково раздраженно отмахивались от всего серьезного или грустного, были проворны, милы, восторженны и забывчивы. С ними и им подобными нелегко было достичь глубин. Но Эдит, которая провела юные годы в молчании и настороженности и научилась, дабы перехитрить разочарование, не притязать ни на что, — Эдит эти глубины изведала. И в эту торжественную минуту ушла в себя, перед тем как проститься с ними навечно.

Очнувшись, она увидела, что темная тень у дальней колонны приняла очертания мадам де Боннёй, которая, должно быть, сидела там все это время, сложив руки на набалдашнике трости. Ее грязноватая вуалетка осыпала последние блестки на плечи такого же грязноватого черного платья. Мадам де Боннёй тоже, видимо, размышляла о неизбежном переезде. Но ее, с болью подумала Эдит, не ждет переселение в мир завидных взрослых забот. Она представила себе темную комнатку в Лозанне: меньше еды, хуже обслуживание, постояльцы рангом пониже. И чем ей занять себя с утра до вечера? Она не сможет гулять по крутым улочкам Лозанны, тут и палка не выручит. А зима будет долгая-долгая. Когда в дверях появились официанты, Эдит встала, подошла к мадам де Боннёй и предложила ей руку. Довольная, хотя и удивленная улыбка неуверенно мелькнула у той на губах, но в эту минуту из бара выплыла Моника, прекрасная и кокетливая, в оранжевом платье; мысль о скором возвращении домой вернула ей жизнь и энергию.

— Подождите меня! — крикнула она.

Эдит и Моника с двух сторон подхватили мадам до Боннёй, Ален забрал трость, и они проследовали в столовую. Старая дама шла, горделиво подняв голову, с выражением умудренности на лице и поистине королевским величием. Мсье Юбер бросился ей навстречу («Давно бы так», — презрительно заметила Моника), мадам де Боннёй тепло пожала руки своим более юным спутницам и лишь после этого удостоила его легким кивком. Официант заботливо придвинул ей стул, и мадам де Боннёй невозмутимо погрузилась в изучение меню, однако на протяжении всего ужина сохраняла величественную осанку и время от времени улыбалась.

Ужин перевалил за половину, когда появилась миссис Пьюси в сиреневом платье из тонкой шерсти, и ее вид, как всегда, привел Эдит в восторг. Своей полноватой фигурой, короной золотистых волос и облаком ароматов миссис Пьюси почти полностью затмевала Дженнифер — та одевалась нисколько не хуже, но ей чуть-чуть недоставало рафинированности, изысканности, острого чувства окружения, пылкой преданности милым повторяющимся ритуалам. Мсье Юбер, как и следовало ожидать, поднялся навстречу желанной гостье и проводил ее к столику. Эдит, как всегда, наблюдала за этим, не в силах оторвать глаз, но на сей раз ее вниманием завладела загадочная Дженнифер, на которой, несмотря на прохладный вечер, был один из ее эксцентрично нескромных нарядов — облегающий свитер синего шелка с низким вырезом и белые бриджи. Она выглядела старшеклассницей-переростком из богатого дома, ждущей приятеля, который повезет ее в своем автомобиле на модную дискотеку, однако же с неизменной заботой опекала мать, чьи разговоры, судя по всему, вполне заменяли ей любое общество. Эдит продолжала следить, как разворачивают салфетки, наливают вино, ломают пальцами хлеб, смакуют суп, то и дело изысканно смежая глаза, что означало неземное наслаждение. До них, видимо, не доходит, отметила Эдит, что они не одни в столовой и что ужин готовили не только для ублажения их собственных ненасытных аппетитов.