Хербьерг Вассму - Книга Дины

— От этой двери где-то должен быть ключ, — проговорила она, ни к кому не обращаясь. — Я только никак не найду его…

— Что вы думаете об идее объединить все Скандинавские страны под одним флагом? — спросил кандидат у Лео.

— Это зависит от того, что вы понимаете под Скандинавскими странами, — уклончиво ответил Лео.

— Географические карты и так уже выглядят нелепо. Невозможно получить сплав из золота и золы. Он распадется на части при первом же морозе, — сухо заметил Андерс.

— Я не совсем уверен, что ты прав. Нация не должна замыкаться в себе. Человек, который не видит никого, кроме себя, обречен, — медленно сказал Лео, глядя в тарелку.

Дина с удивлением подняла на него глаза, потом рассмеялась. Все смущенно потупились.

— Дина, окажи последнюю милость старому, побежденному в войне русскому! — проникновенно попросил Лео.

— Какую же?

— Помнишь, я прислал тебе ноты? Сыграй что-нибудь оттуда!

— Сыграю, если ты пойдешь со мной искать медведя, который на прошлой неделе задрал в горах двух овец, — быстро сказала она.

— Идет! У тебя есть ружье?

— Мы возьмем ружье у Фомы!

Дина встала и, подобрав темно-синюю юбку, села к пианино.

Лео последовал за ней, остальные расположились в курительной, широко открыв двери. Руки Лео и Дины, случайно касаясь друг друга, то жгли огнем, то кололись, как шипы.

— Тут много трудных вещей, — сказала она.

— У тебя было достаточно времени, чтобы разобрать их…

— А я и не жалуюсь! — резко сказала она.

— Могу я выбрать? — Да.

— Спасибо. Тогда сыграй мне Лунную сонату Бетховена.

— Ты мне ее не прислал.

— Прислал. Это соната номер четырнадцать.

— Ошибаешься. Соната номер четырнадцать называется иначе. Это Sonata quasi una Fantasia, — высокомерно сказала Дина.

Лео стоял между Диной и мужчинами, сидевшими в курительной комнате, он загораживал ее от них. Шрам его в этот вечер был совсем светлый. Наверное, он вообще побледнел за это время.

— Мы оба правы. Сперва соната так и называлась, как написано в нотах. Но потом один писатель перекрестил ее в Лунную. Мне это название нравится больше. Это музыка для лунатиков.

— Возможно. Но мне у Бетховена больше нравится соната номер двадцать три — «Аппассионата».

— Сыграй сперва для меня, — тихо попросил Лео. Дина не ответила. Нашла ноты и села. Первые аккорды прозвучали скрипучим протестом. Потом музыка плавно заструилась по комнате.

По обыкновению, двери в буфетную и на кухню были открыты, там тоже воцарилась тишина. Олине и служанки тенями скользили мимо дверей.

Лицо у Дины было непроницаемо. Но пальцы, как проворные зверьки, выбегали из манжет, отделанных батистовыми рюшами.

Андерсу был виден профиль Дины. Русский стоял у нее за спиной. Его глаза были прикованы к ее волосам, руки он положил на спинку стула. Андерс зажег сигару, рука у него не дрожала. На фоне темной стены его лицо казалось светлым. Из-за морщин между бровями вид у него был неприступный. Хотя вообще он был человек добродушный.

На мгновение его глаза встретились с широко открытыми глазами Лео. Андерс кивнул ему. Словно они собирались сыграть партию в шахматы, которую Андерс в силу своей обходительности проиграл уже заранее.

Андерс был опытный наблюдатель. Он привык внимательно наблюдать и за своей собственной жизнью, и за жизнью других. Он подсчитал, сколько месяцев прошло с последнего приезда Лео и до их с Диной возвращения из Бергена. Потом склонил голову, и мысли его вместе с сигарным дымом устремились к потолочным балкам.

В домах в усадьбе один за другим погасли огни. В коридоре слабо колебалось пламя двух свечей в массивных кованых подсвечниках.

Когда все разошлись по своим комнатам, Дина и Лео пошли пройтись. На фоне фиолетового неба вырисовывались две высокие, уже облетевшие осины. Ракушки, которыми вместе с песком были посыпаны дорожки вокруг клумб матушки Карен, в лунном свете казались маленькими черепами. Пряно пахло осенью.

Не сговариваясь, Дина и Лео направились к беседке. Они открыли хрупкие двери, и в нос им ударил сырой воздух. Цветные стекла переливались от Дининого фонаря. На ней было пальто и шаль. Лео был одет легко. Но было еще не холодно.

Не успела Дина поставить фонарь на стол, как он обнял ее:

— Спасибо!

— За что?

— За твои показания!

Они склонились друг к другу, как деревья в бурю, — шквальный ветер переплетает их ветви, но они не могут сказать о своей боли.

— Мои показания помогли тебе выйти на свободу?

— Они сделали свое дело, ведь шифр был назван невинной игрой.

— Он означал другое?

— Этот шифр мог понять только тот, кто знает двойной смысл некоторых русских слов.

Лео поцеловал Дину, держа ее голову обеими руками.

Крыша беседки прохудилась, и небеса черным голубем спустились на них. Красная молния ударила в цветные стекла. Фонарь погас сам собой. Чайка за окном пронеслась легким красным привидением. И плывущая мимо луна была круглая и тяжелая.

— Наконец ты приехал! — сказала она, переведя дыхание.

— Ты получила шляпу?

— Да.

— И сомневалась даже после этого?

— Да.

— Я так тосковал по тебе, — прошептал он, прижавшись губами к ее шее. — Сидел в клетке и тосковал.

— Как там было?

— Не надо об этом.

— Ты первый раз сидел в тюрьме?

— Нет.

— Где ты сидел раньше?

— В России.

— За что?

— Дина! Может, тебя все время надо целовать, чтобы ты не задавала вопросов?

— Надо! Почему ты приехал сюда, Лео?

— Потому, что до сих пор люблю шкиперскую вдову по имени Дина Грёнэльв.

Она громко вздохнула. Как старый косец, который наконец-то выкосил свою делянку и теперь может отдохнуть. Потом она укусила его за щеку.

— Что значит твоя любовь, Лео Жуковский?

— Это значит, что я хочу узнать твою душу. И хочу снова получить то благословение, которое получил однажды на хорах церкви. На веки веков.

Словно услышав пароль, она встала и повела его за собой.

Потухший фонарь остался на столе.

Она вела его прямо к благословению.

В три часа ночи в зале запела виолончель Лорка. Андерс беспокойно повернулся в своей кровати. В окно заглядывала луна. Он решил, что пойдет в Намсус за строительным лесом еще до начала зимы. Заснул он только под утро.

Вениамин тоже слышал виолончель Лорка. Перелетев через двор, музыка достигла комнаты на чердаке, где он спал.

Со двора он через окно гостиной наблюдал за обедом. Темноволосый высокий приезжий не сводил с Дины глаз. Словно она была его собственностью.