Хербьерг Вассму - Книга Дины

Длинный причал с пакгаузами и экспедициями чернел от людей. Здесь многие тоже просили доставить их на пароход, пока он не ушел. Подходить к причалу пароходу не разрешалось из-за опасности пожара. Так по крайней мере говорилось.

У Андерса появился повод дать выход своему отчаянию, и он тут же им воспользовался.

— Не порт, а блюдце! — в сердцах сказал он, ни к кому не обращаясь.

Дина молча сбоку наблюдала за ним.

Какой-то человек, грозя ножом, босиком бежал по причалу за парнем, укравшим бутылку рома. Подоспевшая полиция под крики и возгласы толпы забрала обоих. Люди отпрянули в стороны, не желая оказаться замешанными в это дело. Кого-то чуть не столкнули с причала.

Андерса давило горе. Динина рана не заживала. Тучи на небесах разорвало, но солнца не было. Мысли падали словно дождь.

Наутро они вышли в море.

Ветер был хороший. Но Антон все-таки был не в духе.

— Мои кости чуют непогоду, — сказал он.

Он стоял за штурвалом, похожий на разъяренного быка.

Дина и Андерс не церемонились с ним и не обращали внимания на его мрачность.

У них была другая забота. Между ними возникла какая-то новая связь, приятная и неприятная в одно и то же время. Что-то необычное, незнакомое им. Разговор по пути с фабрики, который они так и не закончили, положил начало чему-то новому, что им, вынужденным делить одну каюту на двоих, трудно было держать под контролем.

Глаза Андерса были невинны, как библейский текст под увеличительным стеклом. Они говорили: мы брат и сестра. Но что-то помешало нам исполнять свои роли. Видно, мы плохо знали чувства друг друга.

Он признался себе, что много лет мечтал, чтобы Дина оказала ему доверие. Попросила совета.

И вот она оказала это доверие: он узнал, что Нильс был мошенником. В душе у Андерса возникла смута — и все-таки он больше радовался Дининому доверию, чем думал о последних минутах Нильса.

Дина, как сова, сидела в своем дупле и пряталась от дневного света.

Они вышли из Трондхеймс-фьорда и взяли курс на север. Андерс видел, что приближается непогода. И у него даже полегчало на сердце.

Наконец справа скрылся Анденес, а слева — плоские очертания Эрланда, теперь «Матушка Карен» была предоставлена лишь самой себе и стихиям. Ветер был еще терпимый, и туман легкий.

Но ветер не унимался. Как серый морской призрак, он налетал на них с северо-запада и нес дождь.

Высокий штевень «Матушки Карен» заливало водой, вместительный остов швыряло между волнами, все равно что кофейную чашку без ручки.

Дорогой груз был привязан дополнительными канатами и по возможности укрыт от воды.

Юнга, сын одного из арендаторов Рейнснеса, уже валялся на койке с морской болезнью. Беднягу вывернуло прямо на тюфяк. Под брань и крики соседа. Но соседа никто не поддержал. Каждому хватало своего.

В чреве упрямого судна что-то без конца урчало и перекатывалось. Паруса и реи стонали и жаловались.

Уже несколько часов судно шло скорей под водой, чем над ней. Все-таки Антон не хотел искать укрытия в каком-нибудь порту. Он вел «Матушку Карен» в Фоллово море, точно сдавал экзамен на выдержку.

Тут-то и налетел шторм.

Дина одна сидела в каюте, ухватившись за край стола.

Переборки ходили у нее перед глазами.

Увидев, что из нее течет кровь, она засунула между ногами наволочку. И тут же повалилась на стол.

Робкая лужица крови все время меняла направление на досках настила. То она бежала на запад, то на восток, то на север, то на юг — в зависимости от крена судна. В конце концов она превратилась в густой коричневый ручей, застывший между щелями настила.

Дина ли я? Вчера еще я была церковным органом. Из моего тела рвались многоголосые хоралы! Потому что мне так хотелось! Сегодня мое тело терзают ножи. Я река, не знающая, куда течет. Не слышно даже моего крика. Меня несет так беззвучно, что мне страшно. Где теперь Ертрюд?

Фигура матушки Карен на штевне, вырезанная из дерева в виде полногрудой дамы с забранными в пучок волосами, то и дело исчезала в бешеных волнах.

Но она снова гордо выныривала на поверхность и отряхивала с себя волны. Раз за разом. Глаза ее были вырезаны острым ножом мастера из Вефсны. Их пустой взгляд был устремлен то в пучину морскую, то в небеса.

Море проявило свой истинный, коварный нрав. В этом году на два месяца раньше, чем обычно.

Антон приказал зарифить паруса. Андерс, как коршун, стерег ячмень от воды.

Стихия была безжалостна. Сворачивать к берегу не имело смысла. Там было полно рифов и шхер.

Антон взял курс в открытое море. Ничего другого им не оставалось. Ветер был порывистый и капризный, но ему пришлось уступить людям — недаром Андерс с Антоном много лет учились приноравливаться к нему.

Каждый раз, когда судно выравнивалось и Андерс чувствовал, что оно слушается руля, его словно что-то толкало в бок. Дина!

Борьба с ветром дарила ему сладострастную радость. Он испытывал наслаждение. Они подчинили себе волны, подчинили ветер. Судно и паруса.

Таким бейдевиндом ему ходить еще не случалось. Нижняя губа у него выпятилась вперед. Брови топорщились от соленой воды. Внешне он был похож на мокрую рукавицу, которую на бечевке тянули за судном. Внутри — это была железная свая. Что бы там ни случилось, а водить суда он умел!

Дина лежала на койке с задернутым пологом и не видела того, что творилось за иллюминаторами, которые заливала вода.

Все, что осталось непривязанным и незакрепленным, перекатывалось по каюте. Дина подсунула под себя непромокаемую робу и между приступами боли обеими руками держалась за койку.

Александр Пушкин заглянул к ней в окно и заговорил о смерти. Ведь она поразила беднягу в живот! У него была с собой книга стихов. Как подарок от Лео. Он смеялся так, что тряслись все переборки. Потом он с силой хлопнул Дину книгой по животу. Пушкин свободно входил и выходил через иллюминатор и каждый раз приносил новую книгу. На животе у Дины скопилось уже много книг, ей было тяжело, и углы у них были острые.