Даниэла Стил - Жажда странствий

Ну вот, еще один пламенный республиканец. Лицо Одри выразило отвращение.

— Если его изберут, он окончательно погубит Америку.

— Опять ты за свое, не желаю слушать твоих рассуждений! — рявкнул дед, но на этом разговор о политике как-то сразу прекратился — появилась Аннабел в шелковом с бледно-голубыми разводами платье. Казалось, она только что сошла с какого-нибудь известного полотна. И в самом деле, она была удивительно хороша: огромные голубые глаза, прелестное фарфоровое личико в ореоле золотых волос. Естественно, Харкорт был сражен наповал. Один только раз он оторвал от нее восхищенный взгляд и укоризненно посмотрел на Одри, когда они шли в столовую:

— Надеюсь, ты шутила, говоря о Рузвельте?

— Ничуть. Америка никогда еще не была в таком катастрофическом положении, и довел ее до этого Гувер. — Одри говорила спокойно и убежденно, спорить с ней было очень трудно, и Аннабел, устремив на сестру молящий взор, взяла Харкорта под руку.

— Неужели вы будете весь вечер спорить о политике? Какой кошмар! — Большие голубые глаза Аннабел были по-детски наивны.

— Нет, радость моя, обещаю тебе.

Одри засмеялась, дед спрятал усмешку в усы. Одри умирала от желания узнать, что говорили по поводу выдвижения Рузвельта в дедушкином клубе. Конечно, почти все его члены республиканцы, но это не важно, ведь разговоры мужчин несравненно интереснее дамской болтовни. Впрочем, это не относится к таким, как Харкорт, который никогда не говорил на серьезные темы с женщинами. Одри было безумно утомительно весь вечер улыбаться и поддерживать светскую беседу ни о чем, а вот Аннабел радостно щебетала. Когда гость ушел, Одри чувствовала себя точно выжатый лимон. Счастливая Аннабел взлетела по лестнице наверх, Одри поднялась, держа дедушку под руку. Он шел медленно, опираясь на палку. Какой он красивый, какой величественный! Найти бы ей когда-нибудь мужа, который был бы похож на него. Судя по фотографиям, он был очень хорош в молодости, всегда безупречно элегантен, а какой острый ум, какие оригинальные суждения! С таким человеком ей было бы очень легко. Пусть даже не легко, но она прожила бы с ним всю жизнь и была бы счастлива. Теперь Одри с дедом остались одни.

— Скажи, Од, ты ни о чем не жалеешь?

Как странно, что он задал ей этот вопрос. Да еще голос его почему-то так ласков и нежен, притворной резкости и ворчливого недовольства, за которыми он вечно прячется, как не бывало. Ему хотелось знать, что у нее на душе, хотелось убедиться ради собственного спокойствия, что она не страдает, отказавшись от Харкорта.

— Дедушка, о чем мне жалеть, голубчик? — Она с детства его так не называла, но сейчас ласковое обращение само сорвалось с языка.

— Да о нем, о молодом Уэстербруке. Ты ведь сама могла за него выйти. — Он говорил вполголоса, не желая, чтобы кто-нибудь его услышал. — Он ведь сначала за тобой ухаживал, и потом… ты старше, ты была бы прекрасной женой, не то что она… нет, я не хочу сказать о ней ничего дурного, просто она еще ребенок…

Ну вот, и дед ее не понимает. Одри с нежностью улыбнулась ему, растроганная его заботой.

— Я еще не готова к замужеству. К тому же он не герой моего романа. — И она опять улыбнулась.

— Как это не готова? — Дед остановился в темном коридоре и всей тяжестью оперся на трость. Он очень устал, но разговор был слишком важный. Одри вздохнула, ища ответа.

— Не знаю… но в жизни столько интересного, и я непременно должна повидать мир.

— Что ты хочешь повидать в мире? — Ее слова встревожили старого Рисколла. Он уже слышал их когда-то, а потом потерял сына. — Ты, кажется, затеваешь какую-то глупость?

— Нет, нет, дедушка, голубчик. — Успокоить его, любой ценой успокоить, она просто обязана это сделать, ведь он уже стар. — Я сама не знаю, чего хочу. Но только не замуж за Харкорта Уэстербрука, поверь. Я никогда бы за него не вышла.

Он кивнул, успокоенный.

— Ладно, тогда все хорошо.

А если бы все было иначе, если бы она любила Харкорта?

Эта мысль пришла ей в голову, когда она поцеловала деда и пожелала ему спокойной ночи. Услышав, как закрылась дверь его комнаты, она остановилась возле своей и запоздало обернулась. Что она ему наговорила? Зачем? Но ведь все это правда, в жизни действительно столько интересного, она хочет путешествовать, побывать в далеких странах, увидеть живущих там людей, любоваться горами и реками, ощущать незнакомые запахи, пробовать экзотические блюда… Одри неслышно закрыла за собой дверь. Нет, скучная, однообразная семейная жизнь с Харкортом не для нее. Впрочем, не только с Харкортом, она вообще ни за кого не хочет замуж. Замужество не утолит ее душевную жажду: может быть, однажды она уедет, как уехал когда-то ее отец, будет делать фотографии, повторит маршруты его странствий.

Это будет словно бы чудесное путешествие в прошлое, в его альбомы, к нему…

Двадцать первого июля утром Одри стояла в парадном зале и глядела на свои часики, машинально ожидая, когда начнут бить часы в столовой. Автомобиль был подан, гости наверняка уже собрались в церкви. Дед стоял рядом и постукивал по полу тростью. Она знала, что со всех сторон на них устремлены горящие любопытством глаза прислуги — всем не терпелось увидеть невесту. И когда наконец Аннабел появилась, все ахнули от восхищения. Невеста медленно спускалась по лестнице, воздушная, как видение. Точно сказочная принцесса, она не шла, а словно плыла по воздуху, казалось, ее маленькие ножки в атласных кремовых туфельках не касались земли. Золотые локоны, как корона; расшитые жемчугом старинные кружева; талия тонкая, как у статуэток в Дрезденской галерее; глаза сияют от счастья. Никогда в жизни Одри не видела такой красавицы и сейчас, любуясь сестрой, улыбнулась ей с нежностью и гордостью.

— Ты очень хороша, Анни. — Какие сухие, бледные слова, но других Одри не нашла. На Одри платье было персикового шелка с бежевым старинным кружевом, остальные подружки невесты тоже в персиковом и бежевом, но более бледного оттенка. Одри была необыкновенно красива, ей очень шли эти теплые тона, к тому же они прекрасно сочетались с медным цветом ее волос и подчеркивали матовую белизну кожи, а глаза… ее удивительные синие глаза сияли от радости и улыбались младшей сестре.

— Послушай, Од, а ведь ты, оказывается, красавица. — Аннабел раньше этого не замечала, у нее только сейчас открылись глаза, и она очень удивилась. Одри никогда не занимала ее мыслей, она просто всю жизнь была рядом, с самого детства, и все.

Счастливая Одри любовалась сестрой — не прошли даром месяцы труда, годы любви и забот. Она вырастила Аннабел, сестра получила приличествующее девушке ее круга образование, и вот теперь выходит замуж за Харкорта и, даст Бог, счастливо проживет с ним всю жизнь в Берлингеме. Она будет преданной женой Харкорту, украшением его дома, ее ждет тихая семейная жизнь. Тихая семейная жизнь… В этих словах Одри послышался погребальный звон, она содрогнулась, словно от холода. Как же она всегда ненавидела тихую семейную жизнь, для нее она равнозначна смерти!