Даниэла Стил - Перепутье

— Может быть, он не любит женщин, — сострила одна из них. И все рассмеялись, на такого он тоже не был похож.

— Может быть, он женат, — предположила другая. Она накануне долго говорила с ним, и у нее сложилось впечатление, что у него на сердце какая-то женщина, но он ничего не сказал об этом. В разговоре он употребил местоимение «мы», и она поняла, что у него кто-то остался дома. Но она также почувствовала, что на душе у него тяжело. И этой боли он никому не открывал, ведь никто не мог исцелить ее. Он всех держал на расстоянии. Ник стал постоянным предметом разговоров у женщин на базе. Он был привлекательным и общительным, он много рассказывал о своем сыне, мальчике по имени Джонни, которому уже исполнилось одиннадцать лет. Про Джонни уже знали все.

— А ты знаешь, кто он такой? — шепнула однажды сиделка медсестре. — Я имею в виду в мирной жизни? — Сама она была фермершей с холмов Кентукки, но и она слышала о «Стали Бернхама». Она догадалась об этом по каким-то его намекам. Тогда она начала расспрашивать всех вокруг, и один из офицеров подтвердил, что это «Сталь Бернхама». Сестра скептически посмотрела и только пожала плечами.

— Ну и что? Он на войне, как и все мы. Его корабль затонул. Сиделка кивнула, но она выжидала и, когда он был в отделении, представилась ему. Он разговаривал с нею точно так же, как со всеми остальными.

— Боже мой, к этому парню не подступиться, — пожаловалась она подруге.

— Может быть, его кто-то ждет. — Но такие соображения останавливали далеко не всех.

В госпитале Окленда о Лиане говорили иначе.

— У вас на войне друг? — спросил ее как-то молодой парень. Он был ранен, его трижды оперировали, но так и не смогли вынуть из его живота все осколки.

— Муж, — улыбнулась Лиана.

— Один из тех, кто был в Коралловом море? Она говорила с ним об этом, когда он только поступил, и он понял, что ей многое известно об этой битве.

— Нет, он был во Франции.

— Что он там делал? — Молодой человек удивился.

Это как-то не вязалось с тем, что он знал о ней и что он слышал от нее самой.

— Он боролся против немцев в Сопротивлении. Он француз.

— О! — Молодой человек удивился еще больше. — Где же он теперь?

— Его расстреляли.

Последовало долгое молчание. Она осторожно поправила одеяло у него в ногах. Она ему нравилась, ведь она такая красивая.

— Извините. Мне очень жаль. Она повернулась к нему и с грустной улыбкой сказала:

— Мне тоже.

— У вас есть дети?

— Две девочки.

— Они такие же хорошенькие, как их мама? — Он улыбнулся.

— Они намного красивее меня, — ответила она с улыбкой и подошла к другой кровати. Она часами работала в отделении, выносила судна, держала руки и головы тем, кто бился в судорогах. Она почти не говорила о себе. Говорить было не о чем — жизнь кончилась.

В сентябре дядя попытался вытащить ее на обед — с трауром пора было кончать. Но Лиана только покачала головой.

— Я так не думаю, дядя Джордж. Мне завтра рано на работу и… — Ей не хотелось извиняться. Она не хотела никаких развлечений. Она ничего не могла делать, только ходить на работу, возвращаться, сидеть с детьми, а потом ложиться спать.

— Тебе полезно переменить обстановку. Нельзя же только ходить в госпиталь и обратно. И так каждый день.

— Почему бы и нет? — Ее взгляд говорил: «Не нужно меня трогать».

— Ты ведь не старуха, Лиана. Ты хочешь жить, как старуха, но ты молодая.

— Я вдова, а это то же самое.

— Черта с два!

Лиана начала напоминать ему брата, когда тот остался вдовцом, а мать Лианы умерла при родах. Это какое-то безумие. Лиане всего тридцать пять, она не может похоронить себя вместе с мужем.

— Ты знаешь, как ты сейчас выглядишь? Худа, как жердь, глаза ввалились, одежда висит, как на вешалке.

Она посмеялась и покачала головой.

— Хорошую же картину ты нарисовал.

— Смотрись иногда в зеркало.

— Я стараюсь этого не делать.

— Послушай меня, девочка. Черт возьми, перестань размахивать черным флагом. Ты еще жива. Очень жаль, что Арман погиб, но сейчас многие женщины оказались в твоем положении. Они же не сидят с постными лицами, делая вид, что они тоже умерли.

— Нет, не сидят. — Ее голос приобрел странное ледяное звучание. — А что они делают, дядя Джордж? Ходят на вечеринки. — Она тоже туда ходила. До того как погиб Арман. Люди умирают повсюду, по всему миру. А она делает все для тех, кто остался в живых.

— Но ведь иногда можно пойти в гости. Что в этом плохого?

— Я не хочу.

Он рискнул снова коснуться запретной темы.

— Ты слышала что-нибудь о Нике?

— Нет. — Она замкнулась, голос ее стал ледяным.

— Ты писала ему?

— Нет, и не собираюсь. Ты меня уже спрашивал об этом. Больше не спрашивай.

— Почему? По крайней мере, ты могла бы сообщить ему о смерти Армана.

— Зачем? — В ее голосе послышался гнев. — Кому это нужно? Я дважды отвергла этого человека. Я больше не хочу мучить его напрасно.

— Дважды? — Дядя удивился и внимательно посмотрел на Лиану.

Она была раздосадована: какое все это имеет теперь значение?

— Все это уже было на «Довиле» после оккупации Парижа. Мы полюбили друг друга, но из-за Армана я все прекратила.

— Извини, я не знал…

Лиана казалась дяде во многих отношениях странной и скрытной женщиной, но он восхищался ею. Итак, у них и раньше был роман. Он подозревал это, но никогда не был уверен.

— Но ведь вы оба так переживали, когда он уезжал отсюда.

Лиана посмотрела дяде в глаза.

— Я не хочу снова проходить через это, дядя Джордж. Произошло слишком много всего. Лучше пусть все останется так, как есть.

— Но теперь-то ты не заставишь его снова страдать? — Он умолк, имея в виду, что теперь она свободна.

— Не знаю, смогу ли я жить с чувством вины за то, что совершила. Мне все еще кажется, что Арман догадался обо всем. Но даже если это не так и он ничего не знал, все это было неправильно. Нельзя строить жизнь на ошибках. Зачем мне писать ему? У него снова появится надежда, а я, может быть, и недостойна этого. Я не могу снова обрекать его на страдания — в третий раз.

— Но он же должен понимать, что ты чувствуешь, Лиана.

— Он понимал, он всегда говорил, что будет следовать моим правилам. А мои правила говорили мне, что я должна вернуться к мужу. Некоторые из моих правил. — Она почувствовала к себе отвращение. Так она изводила себя месяцами. — И я больше не хочу об этом говорить.

Она оглянулась на то время, когда у нее было два любимых человека, а сейчас не осталось ни одного. Она не увидит снова ни того, ни другого.

— Я думаю, ты не права, Лиана. Ник знает тебя лучше, чем ты сама. Он мог бы помочь тебе.

— Он еще найдет кого-нибудь. Кроме того, у него остался Джонни.

— А ты? — Дядя очень беспокоился о ней. Если так пойдет и дальше, она в один прекрасный день просто свалится.