Даниэла Стил - Как две капли воды

А в это время в Нью-Йорке у Оливии снова началось нечто вроде схваток. Она позвала Чарлза, и тот, делая вид, что падает в обморок, взмолился:

– Господи, только бы не тройня!

Берти быстро его разуверила, объяснив, что такие послеродовые боли в порядке вещей. Оливия закрыла глаза и задремала. И увидела во сне сестру.

– Эдуар… пожалуйста! – жалобно вскрикнула Виктория и, сев, подвинулась к самому краю. Он недоуменно смотрел на возлюбленную.

– Мне нужно тужиться, – выдохнула она, и, хотя не знала, что делать, какая-то неизвестная сила вела ее.

– Держись за меня, – велел Эдуар, и она немедленно повиновалась, пытаясь вытолкнуть мешавшее ей чужеродное тело. Эдуар приказал ей лечь на спину и упираться в него ногами. Виктории сразу стало легче. Она проделала это несколько раз, и наконец, когда она снова напряглась, он увидел светлую прядь волос.

– О Боже! – охнул Эдуар. – Виктория… он сейчас выйдет! Еще немного!

Две минуты спустя на постели лежал их требовательно вопивший сын. Эдуар с величайшей осторожностью поднял мальчика и показал матери.

– Только посмотри на него! – воскликнула Виктория, не в силах поверить, что все так быстро закончилось. Ее чудесный малыш! И так похож на отца! – Он так прекрасен! О, я люблю тебя, – прошептала она, обнимая Эдуара. По его щекам катились слезы. Господь послал им свое благословение, и в этой обители тоски, боли и смерти их посетил ангел.

– Он самое красивое создание на свете, если не считать его матери, – почти всхлипнул Эдуар. – Я так люблю тебя, Виктория, гораздо больше, чем ты способна представить.

Он положил мальчика на грудь матери и принес воды и чистые полотенеца. Подумать только, всего за час на свет появился его сын!

– Как мы назовем его? – спросил Эдуар, невероятно гордый тем, что сумел заменить и доктора, и акушерку.

– Ты настоящий герой, – улыбнулась она и смущенно добавила: – Прости, что струсила… просто все было так неожиданно и ужасно быстро…

И очень больно. Ребенок был на удивление большим, но все прошло куда легче, чем она ожидала. Виктория постоянно опасалась, что роды будут мучительно долгими и ее ждет та же участь, что постигла ее мать.

– Слава Богу, хоть не близнецы, – облегченно вздохнула она.

– Наоборот, очень жаль, – возразил Эдуар с видом счастливого отца. Он закурил и предложил ей папиросу, но Виктория отказалась. Она все еще не пришла в себя и должна кормить ребенка.

Эдуар снова, в который раз напомнил себе, что ее необходимо как можно скорее отправить домой. Здесь не место для ребенка. Он улыбнулся и, пригладив непокорные черные волосы, покрепче укутал мать и сына в армейское одеяло.

– Так как зовут будущего барона? – допытывался он, и Виктория задумчиво нахмурилась.

– Как насчет Оливье Эдуарда – в честь моей сестры, отца и тебя? Кажется, никого не забыли, если не считать Чарлза, хотя вряд ли ему этого захочется.

– Пошлем ему формальное извещение или все-таки напишешь бедняге?

Она решила открыть обманутому мужу правду, иначе Оливии придется вечно играть роль жены Доусона. Виктория собиралась также обо всем известить Оливию, хотя и она, и Чарлз, несомненно, очень рассердятся. Но для Оливии будет огромным облегчением избавиться наконец от навязанного ей маскарада. Как жаль, что она не увидит своего племянника! Виктория отдала бы все на свете, чтобы обнять сестру и поделиться всеми радостями и горестями. Несмотря на счастье материнства, она проплакала два дня и впервые за все это время смертельно затосковала по дому.

Виктория и Эдуар долго раздумывали, что делать с ребенком, пока наконец не попросили о помощи хозяйку замка. Графиня, ставшая любовницей генерала, оказалась, однако, женщиной добросердечной, и к тому же замок стоял довольно далеко от линии фронта и находился в сравнительной безопасности. Правда, Эдуару было бы намного спокойнее, если бы удалось отправить Викторию с сыном в Швейцарию, хотя бы на несколько месяцев, пока не придет время отнять мальчика от груди.

Виктория провела дома пару недель, но удивительно быстро оправилась. Сестры милосердия часто ее навещали, а маленький Оливье быстро стал счастливым талисманом для всего лагеря. Солдаты посылали ему подарки и вырезанные из дерева игрушки. Дидье даже связал крошечные носочки, и кто-то разыскал бог весть где плюшевого мишку.

Обожающий отец часто наблюдал, как мальчик дремлет у материнской груди. Оливье Эдуард де Бонвиль был поистине счастливым младенцем, потому что родился у влюбленных и любящих родителей. Для всех он стал цветком жизни, выросшим среди мук и крови.

К июню Виктория полностью обрела силы и былую фигуру, к полному восторгу Эдуара, и снова приняла на себя обязанности водителя, поскольку кормила сына только утром и вечером. Они оставляли его на попечение графини, и Виктория всегда рвалась поскорее увидеть своего малыша. Иногда молока бывало столько, что на лифе платья появлялись темные пятна. Но добродушный мальчик без криков и жалоб довольствовался козьим молоком, если родителям предстояли далекие поездки. Иногда приходилось возвращаться только на следующий день. Но Эдуар неизменно брал с собой Викторию, и, несмотря на все тяготы войны, они ухитрялись почти не расставаться. К счастью, генерал прекрасно относился к Эдуару и часто посылал его с поручениями в Американскую эскадрилью, где служили добровольцами семеро летчиков-американцев. Виктория всегда с радостью отправлялась на встречу с соотечественниками, да и они были в полном восторге. Двое пилотов оказались жителями Нью-Йорка, что еще больше сближало их с Викторией.

В июне Доусоны крестили детей. Оливия настояла, чтобы девочек назвали Элизабет и Викторией, в честь ее матери и сестры. Чарлз немного удивился, но решил, что жене приятно будет иметь свою тезку. Элизабет дали второе имя – Шарлотта, в честь отца, а Виктории – Сьюзен.

Джефф был совершенно очарован сестричками, а Берти с головой ушла в дела: кормила, одевала, умывала малышек. Оливия пыталась было кормить их грудью, но она была очень слаба и долго не могла оправиться от трудных родов. Доктор велел ей набираться сил, поэтому близняшек перевели на искусственное питание, и теперь все домочадцы едва не дрались за право поднести бутылочки к крошечным ротикам.

Но Оливия постепенно поправлялась, и в июне уже чувствовала себя прекрасно. За день до второй годовщины свадьбы они стояли в церкви Святого Фомы, и Оливия искренне считала себя счастливейшей женщиной на свете, пусть и по-прежнему задавалась вопросом, что станет делать, когда вернется Виктория. Может, им придется навсегда поменяться местами. Оставалось надеяться, что Виктория не вообразила, будто сестра безумно влюблена в Чарлза: Оливия старалась не упоминать о своих истинных отношениях с мужем сестры, и в ответных письмах Виктория вообще о нем не спрашивала. Оливия подозревала, что сестра встретила кого-то, хотя она в основном рассказывала о делах на фронте, насколько позволяла военная цензура. Но Оливия твердо знала, что Виктория довольна и спокойна.