Сандра Браун - Бесценный дар

Но он знал, что это вряд ли получится. Что-то случилось в том феврале, его словно подменили. Он полюбил.

Он убеждал себя, что слишком стар, чтобы, как последний дурак, терять голову из-за женщины. Но почему-то начал кричать на подчиненных за малейшую провинность, давая волю постоянному раздражению, которое кипело в нем. Один из них даже поплатился сломанной челюстью за совет полечиться ядреной бабой от нервного расстройства. Он не мог спать. Не мог есть. Родные и друзья стали относиться к нему с жалостью и легким презрением. Но никто не презирал его сильнее, чем он презирал себя.

Эрин послала его к чертям. Что ж, там он и оказался. Жизнь стала для него адом. Единственный проблеск райского блаженства за последние пять месяцев — ее лицо, когда он вошел сюда.

Проклятье! Теперь ему стало еще хуже. Его сотрясала внутренняя дрожь — от того, что она была рядом, от того, что он хотел признаться ей в любви, но не смел.

Она пахла изысканными духами. Ее лицо светилось изнутри. Ее полуоткрытые губы были влажны. Он смотрел на ее маленький розовый язычок, прятавшийся за безупречно белыми зубами. Боже, как он хотел прильнуть к ее рту, впиться в него, попробовать на вкус…

Она подняла затуманенный слезами взор. Ему пришлось собрать всю свою волю, чтобы не схватить ее в объятия — и не отпускать уже никогда. Она изменилась — и в то же время осталась непередаваемо родной. Она любила его, как никакая другая женщина. Она так абсолютно ему подходила… Она — Эрин О'Ши. Его Эрин.

Но что-то в ней изменилось…

— Там подпись на обороте, — подсказал он. Перевернув фотографию, Эрин прочла:

— «Мать Кена, Мэри Маргарет Конвей, и его сестра. Умерла через две недели после того, как был сделан этот снимок. Когда мы брали Кена, малышку уже удочерили. Благослови их Бог!»

Далее шла дата и подпись: М.Р.Л.

— Это инициалы приемной матери Кена. Вероятно, она получила эту фотографию при усыновлении. Я нашел ее в пачке, подписанной рукой Кена: «Мамины бумаги». Вероятно, он не трогал их после ее смерти.

— Значит, он знал обо мне?

— Думаю, да.

Из ее глаз вновь потекли слезы.

— Ланс, это моя мама, — прошептала она, поглаживая пальцами лицо на фотографии. — Мэри Маргарет Конвей. Теперь я знаю ее имя.

— И она любила тебя. Должно быть, она знала, что умирает, и поэтому отдала тебя в приют, чтобы быть спокойной: о тебе есть кому позаботиться.

— А мой отец? — Эрин вопросительно взглянула на него. Он грустно покачал головой:

— Не знаю, Эрин. Но теперь у тебя есть имя. С этого можно начать поиски.

Она вздохнула, и в этом вздохе не было печали. Ее охватило чувство покоя и благополучия.

— Не знаю… Может быть, со временем. А пока мне достаточно и этого. Более чем достаточно. — Она задохнулась от волнения, перехватившего горло. — Не знаю, как благодарить тебя.

Медленно подняв взгляд, она увидела в его голубых глазах подозрительный блеск.

— Это самое малое, что я мог для тебя сделать, Эрин. Я чувствовал себя в ответе за твою потерю. И когда нашел этот снимок, решил принести его тебе. Не думаю, что миссис Лайман стала бы возражать.

Незаметно для себя они придвинулись друг к другу. В каждом из них бушевала буря чувств. Его запах — запах чистого мужского тела — дурманил ей голову. Его крепкое сильное тело обещало ей утешение — ей, которой так нужна поддержка, ей, которую обуревают неразрешимые, казалось бы, проблемы, ей, чье сердце было разбито пять месяцев тому назад…

— Эрин, — хрипло выдохнул он. — Эрин… Дверь распахнулась, и в комнату ворвался Барт.

— Радость моя, ты в порядке? — Он бросил быстрый взгляд на Эрин, затем обратился к Лансу, который вскочил с дивана и угрожающе уставился на него. — Какого дьявола вы здесь делаете?

— Черт побери, это вас не касается, — с ледяным спокойствием ответил Ланс.

— Ах, не касается?! — взорвался Барт. — Я должен пресечь эту ерунду!

— Попробуй, — охотно принял вызов Ланс. Эрин продолжала сидеть на диване: слишком глупо было вставать и кидаться разнимать их.

— Пожалуйста, прекратите! Вы оба!

— Он тебя огорчил, радость моя? Ты плакала? — Барт согнул крупное тело, опустился на корточки перед диваном и накрыл холодные руки Эрин своими ладонями.

— Нет, он… — начала Эрин.

— Я приехал к Эрин по частному делу, которое вас, Стэнтон, отнюдь не касается, — прорычал Ланс.

— Все, что имеет отношение к ней, касается и меня тоже, — заявил Барт, выпрямляясь во весь рост.

— Но не то, о чем мы разговаривали.

Эрин хорошо знала эти нотки в голосе Ланса. Он был в ярости, и холодный отрывистый голос царапал слух, как осколки стекла. И глаза его леденели, останавливаясь на Барте.

Барт был не из пугливых, но, почувствовав достойного противника, слегка отступил.

— Оставим это на ее усмотрение. — Он перевел глаза на Эрин. — Милая, ты хочешь еще что-то сказать мистеру Баррету?

От нее не ускользнул тайный смысл этого вопроса. Она поняла, что на самом деле он спрашивает, не хочет ли она рассказать Лансу об их ребенке. Господи, как же ей быть?

Она хотела рассказать ему. Хотела вместо этого пугающего взгляда увидеть в его глазах свет счастья и любви.

Но стоит ли рисковать? Что, если вместо света счастья и любви она прочтет в его взгляде подозрение? Что, если оп подумает: а почему она не предохранялась? Сможет ли она вынести разговоры об ответственности и не почувствовать себя виноватой? И сочтет ли он себя обязанным сделать «все, что полагается» в таких случаях?

«Никогда не бойся меня, Эрин. Никогда…»

Нет, она не станет расставлять ему ловушку, объявляя о своей беременности. Она очень хочет его — по только не так! С начала истории человечества женщины пользуются этим способом, чтобы заполучить мужчину. Это их самое сильное оружие. Их козырная карта.

Она любит Ланса. Это факт, которого нельзя отрицать. Но он никогда не говорил, что любит ее. В минуты самой пылкой страсти в Сан-Франциско он и слова не сказал о любви.

«Скорее, скорее… Я жду…»

Ее влечение к нему было чисто физическим. На самом деле этого вполне достаточно. Но Эрин, которая всегда мечтала о прочной семье, построенной на фундаменте взаимной любви, этого казалось мало.

«Я не понимаю, что со мной творится…»

Он смотрела на него, поддаваясь магической силе его глаз, которые словно проникали ей в душу, воспламеняя сердце. Она смотрела на него пристально и долго, сознавая, что, может быть, видит его в последний раз… В последний раз, на всю оставшуюся жизнь.

«У тебя есть две очень женские черты, Эрин О'Ши…»

Наконец, она закрыла глаза и покачала головой.

— Нет. Мне нечего больше сказать.

В комнате повисло тяжелое молчание. Стало так тихо, что можно было расслышать шум машин далеко внизу, па улицах Хьюстона. Преодолевая боль в сердце, она закрыла глаза — и услышала, как Ланс повернулся на каблуках и вышел. Резкий звук захлопнутой двери был словно выстрел, оборвавший ее жизнь.