Виктория Платова - Bye-bye, baby!..

До соплей экзотическая. Неизвестно, существуют ли такие в природе. Должно быть, и Ёлка подумала о том же, потому и спросила:

– А она существует?

– Кто? Птица?

– Да нет. Девушка с картины.

– Не знаю… Это просто девушка, которую мне хотелось бы видеть рядом с собой. Слушай… Она ведь похожа на тебя!

Сардик сказал это просто так, но через секунду ему и вправду начало казаться: на картине не кто иной, как Ёлка.

Точно она!

Но одного сардикового свидетельства недостаточно. Вот если бы и другие увидели «Рыцаря» так, как видит он! То-то было бы разговоров в заинтересованных кругах: а вы слыхали историю, как Сардор М. написал свою возлюбленную, еще не будучи знакомым с ней? Да нет же, старички, это он сам ее и создал, вызвал к жизни из мертвого холста, повторил подвиг Пигмалиона! Со временем история обросла бы самыми невероятными подробностями и превратилась в миф, не хуже тюбингенского. Только без меркантильного привкуса ценой в 150 тысяч евро.

Или все же речь шла о 230?..

– Ни капли не похожа, – отрезал ангел. – Ничего общего. Эту картину ты тоже собираешься вывезти в Тюбинген?

– Нет. С этой картиной мне пока не везет. Вроде есть один покупатель, тоже немец. Он сейчас в Питере, но поймать его невозможно. И по телефону не застать. Просто рок какой-то!

– Как его зовут? – спросила Ёлка.

– Альбрехт. Я ему уже черт знает сколько дозваниваюсь – никакого результата…

…Необязательные разговоры о тезке Дюрера привели к тому, что Сардик стоит сейчас посреди кухни, стараясь не прислушиваться к разговору за плотно закрытыми дверями. Да и сколько ни прислушивайся, все равно ничего не услышишь.

Намотав с десяток кругов по кухне, Сардик отправился к Гаро. С единственной целью – предупредить уборщика: сиди тихо в своей комнате и сопи в две дырки. И забудь на время про всякое там «отлить», а также про чистку зубов, стирку носков и лакание молока за обеденным столом у окошка. Чтобы не выглядеть совсем уж невежливым, Сардик предварительно поскребся дверь и, не дожидаясь ответа, толкнул ее.

В комнате никого не было.

Никого и ничего, если не считать убогой обстановки, пережившей всех многочисленных сожителей Сардика. Судя по всему, она пережила и последнего.

Гаро исчез.

Именно исчез, а не вышел в магазин за молоком и половинкой бородинского. Исчез, а не отправился играть на сямисэне в культурный центр своего землячества. Установить сей скорбный/радостный факт было проще пареной репы: вместе с Гаро исчез и чемодан. Сардик сразу же вспомнил белесый свет, лившийся с потолка сегодня утром. Молочный поток не унес Гаро только потому, что в дело вмешался Сардик. А когда Сардик ушел, уже ничто не мешало потоку повторить попытку.

Она-то и оказалась удачной.

В пользу версии с внезапным исчезновением говорили и косвенные улики: смятое белье на кушетке, еще хранящее контуры тела, и вьетнамские тапочки под кроватью. За то время, что Сардик их не видел, они не сдвинулись ни на сантиметр.

Ничего, у Гаро есть запасные.

– Надеюсь, ты уже в префектуре Фукуока, -

произнес в пространство Сардик, попутно удивляясь тому, как легко он принял на веру историю с чудесными перемещениями во сне. А ведь такого не может быть в принципе.

Не может – но случается.

Вот и ангел случился.

Подспудно Сардик догадывался, что между Гаро и ангелом существует связь и при желании можно рассматривать обоих как звенья одной цепи (что находится на концах этой цепи и насколько удалены друг от друга звенья – неведомо). И стоило ему поверить в одно невероятное событие, как тут же подоспело следующее – и вот, пожалуйста, он уже не может остановиться, он верит, и снова верит, и дальше будет верить. Такова суть человеческой природы: если уж ступил на скользкий путь (а вера, безусловно, скользкая штука), то остановиться невозможно.

Успокоив себя столь нехитрым образом, Сардик быстренько уничтожил еще остававшиеся блеклые следы: собрал в охапку белье, на котором спал Гаро, и сбросил его в шкаф. Туда же полетели и тапочки.

Все. Как и не было человека.

И как мало места он занимал! Не больше, чем заняли бы щегол или кошка. Да нет – меньше! От щегла бы остались перышки, несклеванное зерно и помет; от кошки – пучки шерсти. При условии, что она – не голая, как тот кот с поляроидного снимка. Вот интересно, Ёлкин котяра – он какой? То-то будет смеху, если тоже окажется голым!..

Хе-хе, совсем не смешно.

Сплошные неудобства.

Сардик еще раз беглым взглядом осмотрел комнату на предмет возможных рефлексий по поводу Гаро (все чисто) и даже заглянул под кушетку (а тут сюрприз!). Под кушеткой, ближе к стене, валялась одна из коробочек с доминошными костями. И как только Гаро проглядел, не побеспокоился о ней? Сардик вытащил коробочку и сдвинул деревянную крышку. Никогда раньше он не придавал особого значения костям и сейчас бы не придал, а ведь в костях определенно что-то есть!.. Во-первых, они очень старые. Или состарены искусственно. Сардик знавал умельцев, с легкостью подделывающих красочный слой пятивековой давности, – возможно, и здесь без такого умельца не обошлось. Материал, из которого сделаны камни, смахивает на слоновую кость, кое-где заметны сколы и царапины. Но все равно, держать их в руках приятно – такие они тяжелые, такие теплые. Точки на лицевой поверхности залиты перламутром и еще каким-то составом, напоминающим смальту.

Слоновая кость, смальта и перламутр – вещи красивые и часто бесполезные. И все эти камни – тоже бесполезные, в домино ими не сыграешь. Сардик понял это, как только отвлекся от формы и переключился на содержание: каждая костяшка содержала лишь одну комбинацию

6– 1.

Сардик высыпал из коробки все двадцать восемь костей, и они зеркально повторили друг друга: 6 – 1,6 – 1, 1 -6.

Не сыграешь. Не сыграешь. Бесполезняк. Чтобы заполнить коробочку, собрать весь комплект, Гаро пришлось бы распатронить другие двадцать восемь комплектов, вынув из них одну-единственную кость (6 – 1). А это полный идиотизм и расточительство. При условии… при условии, что сборище костей не содержит какого-то тайного кода. Шифра. Знака. Как в случае с «Concepcion Jeronima.13». К тому же кости не производят впечатления собранных с бору по сосенке, они – из одного и того же набора. Одинаково старого или одинаково нового… Они и создавались с дальним прицелом на шесть-один… В этом месте абстрактных рассуждений мозги Сардика заныли, как сломанная рука перед ненастьем, и он снова переключился на конкретику: не факт, что сыграть нельзя. Можно – приставив шестерку к шестеркам, а единицу к единицам. Единицы и шестерки замкнутся друг на друге, образуя кольцо: никто не будет в выигрыше, но и в проигрыше не будет тоже. И так – раз за разом. А зачем вообще начинать игру, если ее исход предрешен? Или весь смысл и состоит в том, что исход предрешен?..