Анна и Сергей Литвиновы - Предпоследний герой

– Ну и все, тогда поехали.

Насте очень не хотелось, чтобы Сеня, со своей стороны, начал пытать ее насчет Венеции.

Но Арсений машину не заводил.

– Я тоже хотел с тобой поговорить. Про Эжена, – тихо сказал он.

Настя вспыхнула.

– А… а при чем тут Эжен?

– Ты ведь к нему в Венецию ездила, – утвердительно сказал Сеня.

Крыть было нечем.

– Откуда ты знаешь? – дрожащим голосом спросила она.

Сеня усмехнулся:

– Мне Ирина Егоровна рассказала.

– Мама? Рассказала? Тебе?! – Настя с недоумением уставилась на мужа.

– У нее, видать, другого выхода не было. – Сеня снова ухмыльнулся. И едко добавил: – Вот, блин, сокровище – этот ваш Эжен. Целая война за него завязалась.

– Что ты имеешь в виду? – ледяным тоном спросила Настя.

– Держи, – вздохнул Сеня. И протянул ей смятый клочок бумаги.

Дорогая Настя!

Я уезжаю. Навсегда. Ты легко догадаешься, с кем.

Из квартиры я выписалась. Распоряжайся ею и прочим по своему усмотрению.

Пожалуйста, не обижайся на то, что мы с Эженом в итоге все решили сами. И за твоей спиной.

Но он позвонил мне. И сделал предложение, от которого, как в фильме говорится, невозможно было отказаться. Так что я уезжаю с ним. И мы оба уверены, что, в конечном итоге, так будет лучше именно тебе.

Все деньги со своих сберкнижек я перевела на имя Николеньки. Машину переоформить, извини, не успела, так что оставляю тебе только доверенность.

Желаю вам счастья. И очень надеюсь, что никто никогда не узнает о деталях твоей поездки в Венецию.

Целую, мама.

Настя растерянно отложила записку.

– Ты… ты читал ее? – обратилась она к Сене.

Тот кивнул. И твердо сказал:

– Читал. Но о деталях, так уж и быть, я тебя спрашивать не буду.

– А их и не было, этих деталей! – разозлилась Настя. – Ну, на гондоле катались, в кабаки ходили, по магазинам… Не то что вы с Милкой – бух, и в койку!

– Ну мы же договорились, – обиженно протянул Сеня.

– Ладно, ладно, договорились, – пробурчала Настя.

Нет, она никак не могла поверить в то, что случилось.

Ее. Мама. Уехала. С Эженом.

Интересно, куда? На Бали, как Эжен и предлагал?

И Настя пока не понимала, обидно ли ей?

Или наоборот – она рада, что все так вышло?

И еще: по большому счету, непонятно: а зачем Эжен вызывал ее в Венецию? Зачем, если в итоге сбежал с матерью? Зачем все это шоу: коктейль «Беллини», Дворец дожей, «Максмара»? А потом – опаивать Настю снотворным, красть код? Не проще ему было бы сразу позвать к себе свою подельницу Ирину Егоровну?

А потом Настя вдруг поняла: он, Эжен, просто проверял ее. Раздумывал. Решал для себя: а сможет ли она, Настя, снова стать ему женой. Спутницей, подругой – покорной, спокойной, жертвенной… И в какой-то момент – там, в Венеции, – Эжен, видать, окончательно понял, что – нет.

Прошлое, решил он, не повторить. И прежней Насти не существует. И она нисколечко не любит его. И не хочет быть с ним…

И, видимо, после того, как Эжен снова, в своем чекистском стиле, «проверил» Настю, он быстренько все переиграл. И вызвал к себе – мать…

Значит, он снова предпочел ее…

Настя задумчиво протянула:

– Вот оно как все обернулось… Значит, мамочка моя решила начать новую жизнь. – Не удержалась и обиженно добавила: – С моим, между прочим, мужем.

Нет, врать себе бесполезно. Мамин поступок ее задел. Задел до глубины души. А кому будет приятно, если муж изменит тебе с твоей собственной матерью…

Но Сеня не дал ей предаться самоедству. Заорал так, что в «девятке» стекла зазвенели:

– Мы, кажется, уже решили! Он не муж тебе, ясно?! И вообще: он – сдох! Труп твой Эжен! Гниль, падаль!

– Гниль, – охотно согласилась Настя. И добавила: – А Милка твоя – гнида…

Сеня поморщился.

– Ладно, пусть гнида. Только ее, как и Эжена, нет. И никогда не было. И имени такого мы не знаем. Договорились же, да?

– Договорились, – легко согласилась Настя.

А Сеня добавил:

– И с Эженом ты не встречалась. После его… так сказать, смерти. А в Венецию ездила покататься на гондоле. И крепить связи с Итальянской компартией и местным комсомолом. И походить по ресторанам… А любишь ты только меня. Поняла?

– Поняла, – кивнула Настя. – Я люблю тебя. И еще я люблю… – она сделала паузу.

Сеня напряженно смотрел ей в глаза.

– И еще я люблю – нашего сына, – закончила Настя. – Николеньку.

Однажды вечером Арсению позвонил Ваня Тау, его бывший компаньон по «Катран-меду». Несмотря на бесславную кончину медицинского центра, Арсений поддерживал с Ваней добрые отношения. Время от времени они перезванивались – правда, ни разу после того, как закрылся «Катран-мед», не встречались. Ну а тут Иван вдруг пригласил:

– Приходи завтра вечером ко мне домой. С Настей своей, естественно… Или с кем захочешь… Пировать будем.

– По какому случаю? – поинтересовался Арсений.

– Отвальная.

– Что будем отваливать? – спросил Сеня весело (все последнее время – после того как вернулась из Венеции Настя – у него было великолепное настроение).

– Отваливать будем меня, – усмехнулся в телефоне Тау. – Я уезжаю.

– Далеко? – спросил Арсений, уже предчувствуя, что услышит в ответ.

– Не далеко, а надолго, – в том же псевдолегком тоне ответствовал Тау. – Практически – навсегда.

– На «пэ-эм-жэ», что ли?

– Именно. На него – на постоянное место жительства.

– Ты ж говорил, что мать у тебя русская?

– Ну, у меня есть еще и бабушка… – усмехнулся Тау. – И фамилия…

…Они пошли к Ивану вместе с Настей.

Это был первый их совместный выход в свет после ее возвращения из Венеции.

Уложить Николеньку и присмотреть за ним согласилась соседка. За сына они с Настей не волновались.

Тау проживал в коммуналке на Арбате. Единственная комната, принадлежавшая ему в четырехкомнатной квартире, оказалась загромождена десятками разнокалиберных картонных ящиков.

Вид у комнаты уже был совершенно нежилой.

Окна без занавесок. Мебели нет, в углу раскладушка, на ней – свернутый в рулон матрац.

Посреди комнатухи растянулся длинный стол, уставленный закусками и бутылками. Стол был накрыт разномастными скатертями. Подле него располагались разнокалиберные (очевидно, принесенные соседями по коммуналке) стулья и табуретки.

Такими же разнокалиберными – как стулья, скатерти и посуда – оказались и гости. Немолодая пара фабричного вида соседствовала с рафинированно-интеллигентской четой. Первые супруги (как выяснилось в процессе застолья) были соседями Ивана по квартире; вторые оказались преподавателями из Второго меда. Профессор-хирург и его жена-гинеколог.

Пришли также трое институтских – а может, школьных? – друзей Тау. Было четверо девчонок (одна из них – негритянка!) – со всеми хозяин, похоже, в разные периоды своей жизни спал.