Каролина Фарр - Молот ведьмы

Я почувствовала, что краснею.

— Мы говорили об И воине, мистер Кастеллано, — напомнила я поспешно. — Вы расстались друзьями, и вам было грустно, так?

— Да. Так. Но расстались лишь по суду. А продолжать интимные отношения после расторжения брака не запрещается. После суда я повел Ивонну ужинать в маленький ресторан, который мы оба любили, там играл цыганский оркестр. Мы танцевали и... предавались воспоминаниям. А потом я поехал к ней домой. — Он оборвал рассказ и нахмурился. — Саманта, вы кажетесь такой юной, невинной и хорошенькой, что мне трудно рассказывать вам некоторые вещи. Они могут вас шокировать.

— Пожалуйста, будьте откровенны, мистер Кастеллано. Ведь моя цель пребывания в вашем доме — описывать все, что вы мне говорите. Вот почему наши отношения должны оставаться официальными. Итак, вы были с Ивонной в ее квартире...

— Да. — Его синие глаза приобрели мечтательное, далекое выражение. — Она была — вся страсть и порыв...

Возможно, то, что я услышала от него в последующий час, и шокировало бы меня при других обстоятельствах, Питер был слишком откровенен и не колеблясь обнажил самые интимные детали их романа. Но у меня не было времени для смущения. Моя рука летала по бумаге, улавливая каждое его слово, и я с трудом подавляла радостное возбуждение. В «Лэтроуб Силвер пабликейшнз» просто с ума сойдут, прочитав эту историю!

— Не думали ли вы тогда оба, что не стоит заканчивать такой прекрасный роман? Столь... замечательный? — спросила я.

— О да, думали, — с печальной улыбкой ответил он. — Мы об этом много говорили. Но хотя любовь толкала нас на искушение снова вступить в брак, разум говорил — нет. Когда один из нас поддавался этому искушению, второй приводил причины против, вспоминал обстоятельства, вынудившие нас пойти на развод. Решение было правильным и окончательным. Мы оба знали, что обратного пути нет.

— Вы встречались потом?

Он покачал головой:

— Мы никогда больше не виделись. Я часто думал о ней и надеялся, что она счастлива. Она выходила замуж несколько раз. Последний, кажется, за итальянского аристократа. Ивонна живет в Милане, у нее двое детей — один от предыдущего брака. А у меня есть моя милая Шерил...

— И именно в ту поездку в Париж вы встретились со своей второй женой? — Я перелистала мой блокнот. — С Терезой Росси?

Он кивнул.

— Бедная, маленькая, ревнивая Тереза! Как часто я сожалел потом, что встретил ее! Это случилось в ресторане, вы уже знаете.

— Да.

— В том, куда я водил Ивонну.

Я сделала вид, что это на меня произвело впечатление.

— Да. Я сидел там однажды утром, пил кофе, чашку за чашкой, и смотрел на улицу на прохожих. И там на тротуаре впервые увидел Терезу. Она стояла у окна, заглядывая внутрь. Ей было тогда около двадцати, и в то время в Париже царил голод. Ясно было при первом же взгляде на нее, что она находится в отчаянной нужде. Я видел ее лицо через стекло — бледное, печальное. Она напомнила мне Монну Лизу. Потом Тереза повернулась, чтобы уйти прочь, но вдруг схватилась рукой за стекло и осела на тротуар. Очень быстро собралась толпа. Я вышел посмотреть, что произошло. Люди толпились вокруг бедной девушки, и было ясно, что она без сознания. Я пробился к ней поближе. Она выглядела такой худенькой, слабой и беспомощной, что жалость затопила меня. Я поднял ее на руки и внес в ресторан.

Хозяин разрешил мне отнести ее в заднюю комнату, где мы уложили ее на кушетку и послали за доктором. Врач осмотрел ее и сказал, что у нее просто голодный обморок. Тереза пришла в себя, и мне вдруг захотелось ей помочь.

— И как вы ей помогли?

— Накормил обедом, потом отвез ее домой. Это было бедное, убогое место. Там я увидел непроданные картины, понял, что она рисует.

— Она была талантлива?

— Нет, боюсь, что нет.

— Но вы согласились, чтобы она написала ваш портрет?

Он нахмурился:

— Да. Я пытался дать ей денег, но она не хотела брать. Я сам предложил ей написать портрет и назвал цепу. Тереза была гордой. Но в конце концов сдалась. Каждый раз, приходя позировать, я приносил еду и вино. Она рисовала очень медленно. Порвала по крайней мере дюжину набросков. Я отложил отъезд. Получал срочные телеграммы из дома. Мои агенты приготовили роль. Очень важную для меня. Но я остался.

Питер вдруг поднялся и быстро направился к окну. Встал ко мне спиной, сжимая руками подоконник. Насколько ему доставляло удовольствие рассказывать мне об И воине, настолько теперь, очевидно, трудно было вспоминать Терезу. Он рассказывал о ней коротко и неохотно. А когда снова заговорил, тон его был странно холоден.

— Мы стали любовниками. Она умоляла, чтобы я взял ее с собой в Америку. И я взял ее. Я женился на ней в Бостоне, потому что она была беременна. И очень благодарен судьбе за то, что в Шерил очень мало от ее матери. Когда я сейчас смотрю на ее лицо, я не вижу никаких намеков на черты Терезы.

Он явно не хотел больше говорить, и я неохотно закрыла блокнот.

— Наверно, на сегодня хватит воспоминаний, вы понимаете, Саманта? — спросил он тихо.

— Пожалуй, вы правы.

Я встала. Портреты его аристократических предков, казалось, посмеиваются надо мной.

— Пойду к себе и запишу все, пока свежи впечатления.

Лицо Питера потемнело, как будто он погрузился в тягостные мысли, но потом черты разгладились, он улыбнулся:

— Да, да, разумеется.

Из вашего рассказа я сделал вывод, что дела идут неплохо, мисс Кроуфорд, даже очень хорошо, но моему мнению. Когда вы собираетесь отослать черновики в Нью-Йорк?

Мы сидели в крошечном кафе Дарнесс-Киля с Ричардом Мэнсфилдом. Я была так рада видеть его, что, когда мы встретились около получаса назад, мне захотелось броситься ему на шею и расцеловать. Он выглядел таким нормальным, таким американцем, со своими светлыми волосами, открытым приятным лицом, и так отличался от людей, живущих в «Молоте ведьмы».

— Дайте мне три дня, — ответила я, — и тогда сможете взять с собой первые главы, мистер Мэнсфилд.

— Отлично, — его белые зубы сверкнули в дружеской ухмылке, — мои друзья зовут меня Ричардом. Иначе говоря, я хотел бы звать вас Самантой. В конце концов, мы ведь коллеги, не так ли?

— О'кей, — улыбнулась я.

— Дядя Грегори просил меня с вами тесно сотрудничать.

— То же самое он приказал и мне.

— Вот как? — В его коричневых глазах заиграли искорки. — Это очень интересно, скажу я вам, Саманта!

— Это относится, разумеется, к нашей работе, мистер Мэнсфилд, я хотела сказать... Ричард. И ни к чему больше.

Он отпил кофе, глядя на меня очень внимательно поверх чашки.

— Ну, тогда вернемся к делу, Саманта. Что бы вам хотелось, какими должны быть первые снимки? Фотографии тюремной стены и Габриеля у ворот, с пытливым взглядом поверх белой бороды?