Нора Робертс - Порочная невинность

– Как бы то ни было, мы с Луисом расстались. Мне очень хотелось немного отдохнуть, но я была уже связана контрактом на один музыкальный телесериал. А здоровье мое… – Кэролайн было трудно говорить об этом даже теперь. Пусть это выглядело страшно глупо, но она почему-то очень смущалась, когда речь заходила о ее болезни. – Ну, в общем, состояние мое ухудшалось с каждым днем. И я…

– Подожди. Что значит – «ухудшалось»?

– Ну, начались головные боли. Я вообще-то к ним привыкла давно, но они становились все сильнее. Я похудела, началась бессонница, а это привело к переутомлению.

– Но почему же ты не позаботилась о своем здоровье?

– Я думала, что, наверное, чересчур ношусь с собой. А кроме того, у меня были обязательства, я просто не могла все это бросить… – Кэролайн коротко рассмеялась. – Это все самооправдания, как сказал бы мудрый доктор Паламо. А правда заключалась в том, что я пряталась. Я бежала в работу, в ней одной старалась найти прибежище. Я ведь была зажата не только сексуально: меня воспитали так, чтобы я всегда вела себя «как следует». Но когда я записывалась в Нью-Йорке для телесериала, туда приехала мать в сопровождении Луиса. Я так разозлилась, так была уязвлена этим, что прервала запись. – Кэролайн улыбнулась и покачала головой. – Я еще никогда себе такого не позволяла. И ты знаешь, у меня появилось ощущение торжества. Мне казалось, что теперь я наконец управляю своей жизнью. Это были очень вдохновляющие пять минут.

Не в состоянии больше сидеть, Кэролайн резко поднялась из-за стола и стала ходить по комнате.

– Но через пять минут мать уже ворвалась ко мне в гримерную и прочла целую лекцию. Я, по ее словам, вела себя, как избалованный, испорченный ребенок, как зазнавшаяся примадонна. Я попыталась объяснить, что чувствую себя преданной, что она не должна была привозить с собой Луиса. Но она просто накинулась на меня – я груба, я глупа, я неблагодарна… Она говорила, что Луис готов мне все простить – мои капризы и мою неразумную ревность. Ну, и кончилось тем, что я опять попросила извинения.

– За что же?

– Да за все, что она хотела, – сказала Кэролайн и махнула рукой. – Ведь, в конце концов, она действительно желала мне только добра и столь многим сама пожертвовала ради моей блестящей карьеры…

– Значит, твой собственный талант как бы не в счет? Кэролайн глубоко вздохнула, словно желая выдохнуть часть снедавшей ее горечи.

– Такер, она такая, какая есть, и другой быть не может. Я уже почти научилась понимать это. Ну, а Луис в тот же вечер пришел ко мне в гостиницу. Он был обворожителен, мил. Он страшно сожалел о том, что произошло, и был готов все объяснить. Он говорил о своем одиночестве во время наших размолвок, о том, что другие женщины были только суррогатом, вынужденной заменой. О том, что он больше ни на кого не посмотрит, если я к нему вернусь… Можешь себе представить идиотку, которая всему этому поверила?

Такер многозначительно и несколько смущенно ухмыльнулся. Кэролайн удивленно уставилась на него, но потом рассмеялась:

– Ну конечно, можешь. И я тоже могу. Ведь он все еще оставался единственным мужчиной, с которым я была в постели. Если бы у меня самой за это время были какие-нибудь романы на стороне, я вряд ли бы с такой готовностью вернулась к прежним отношениям. Во, можно, будь я белее уверена в себе как женщина, я бы показала ему на дверь. Но я согласилась забыть о наших прежних ошибках и недоразумениях и все начать заново. Мы даже заговорили о браке… О, конечно, в очень отдаленном будущем, очень туманно и неопределенно. «Во благовремение» – так он выразился. Кроме того, Луис попросил меня заключить с ним контракт на еще одно турне, и я согласилась. – Кэролайн с легким удивлением взглянула на свой стакан. – А я, кажется, пьянею…

– Ну и хорошо. Тебе ведь не нужно вести машину. Досказывай остальное.

Она облокотилась о стойку буфета и пожала плечами.

– Луис должен был дирижировать, а я выступать в роли ведущей солистки. Доктор Паламо – а я как раз начала тогда с ним консультироваться – пытался меня отговорить. Он считал, что мне необходим отдых, что у меня стрессовое состояние, и если я опять побегу по той же дорожке, мне скоро станет еще хуже. Но я его не послушалась. «Ведь мы с Луисом будем вместе, – думала я, – а разве это не самое главное?»

– Да он просто должен был насильно уложить тебя в больницу и приковать цепью к кровати!

– А ты бы ему понравился, – усмехнулась Кэролайн и отпила еще вина. – Мама закатила вечеринку накануне нашего отъезда. Она была в своем репертуаре и намекала приглашенным, что на самом деле это вечеринка в честь нашей помолвки. И Луис вел себя соответственно. А потом мы отправились в путь… Как я уже говорила, он блестящий дирижер. Очень требовательный, капризный, но совершенно замечательный. Все было бы прекрасно, только через неделю после нашего отъезда он переехал в отдельный номер. Сказал, что из-за моей бессонницы он тоже не может как следует спать.

– Грязный негодяй!

– Нет, не грязный, – педантично поправила его Кэролайн. – Просто скользкий. Ну, а в остальном было все как прежде. На профессиональном уровне он оказывал мне огромную помощь. Он меня толкал все выше и выше. Он говорил, что я самая замечательная из всех скрипачей, с которыми он работал, но могу быть еще лучше. И что он сделает из меня гения.

– Ну и купил бы себе резиновую куклу, чтобы надувать ее, насколько ему потребуется!

Кэролайн усмехнулась.

– Да, жаль, что я не догадалась ему это посоветовать. Но надо отдать Луису справедливость: он не жалел ни времени, ни усилий, чтобы усовершенствовать мою игру. Беда в том, что я начала ощущать себя только инструментом, чем-то таким, что он мог настраивать и перенастраивать. А я так устала, так была уже больна и неуверена в себе… Но я хорошо играла! Нет, действительно хорошо. Я мало что помню о самом турне – какой-то калейдоскоп концертных залов и бесконечных гостиничных номеров – но я знаю, что выступала хорошо, даже лучше, чем обычно. Однако по дороге я подхватила какую-то инфекцию и жила на антибиотиках, фруктовых соках... и музыке. Мы совершенно перестали спать вместе. Но он заверял меня, что, как только турне будет окончено, мы с ним куда-нибудь уедем вдвоем. Так что я жила этой надеждой: вот кончится турне, и мы будем нежиться на каком-нибудь теплом пляже… Но я не смогла дотянуть до конца. Мы были в Торонто и уже три четверти концертной программы отыграли, когда я упала в обморок в гримерной. И ужасно испугалась, когда очнулась и увидела, что лежу на полу.

– Боже мой, Кэролайн! – Такер привстал, но она отрицательно покачала головой.

– Нет, это страшнее звучит, чем было на самом деле. Я не инвалид, я просто очень сильно устала тогда. И у меня началась эта моя ужасная головная боль, когда хочется свернуться клубочком и зарыдать. Я решила, что надо отменить концерт – только этот, единственный; что я сейчас пойду к нему, все объясню, и он, конечно, меня поймет. И я к нему пошла. Представь, он тоже лежал на полу в своей гримерной – только под ним была флейтистка. Они даже не заметили меня… – сказала Кэролайн словно про себя и пожала плечами. – Как бы то ни было, я в тот вечер вышла на сцену. И это было звездное выступление! Зрители аплодировали стоя, меня вызывали шесть раз после того, как занавес опустился. Может быть, вызвали бы еще, но, когда занавес упал в шестой раз, я тоже упала. И помню, что очнулась на больничной кровати.