Ольга Володарская - Стерва на десерт

Бедненький Лева! Жалкий и безобидный мужичек.

— Но почему вы задержали до выяснения обстоятельств именно Блохина? — растерянно спросила я Геркулесова. Мне даже в голову бы не пришло включить его в число потенциальных маньяков.

— Потому что именно он является первым подозреваемым, — буркнул Геркулесов и вновь махнул рукой своим подчиненным.

— Че-го?

— То-го! — передразнил меня Коленька и попытался увести подальше от проходной. Я дала себя оттащить, но когда мы оказались за дверью, зашипела:

— Вы сбрендили, товарищ милиционер?

— Никак нет.

— Никак — да. Мы же с вами договорились, что подозреваем пятерых.

— Мы с вами? Я что-то не припомню, что уполномочивал вас помогать мне вести расследование.

— А мне ваше упл…упл… разрешение и не требуется! — разозлилась я. Вот ведь наглый херувим. Сначала посвящает меня в тонкости следствия, а потом не уполномочивал!

— Я понимаю, что для того чтобы засунуть свой нос куда не надо вам хватит только наглости…

Я подбоченилась, готовая к перепалке. Конечно, я бы предпочла обычную драку, но он страж правопорядка, так что за такого много дадут, а мне сейчас не в тюрьме, а здесь надо быть, иначе этот зазнайка таких дел без моего присмотра натворит…

Неожиданно Геркулесов замолк, испугался, наверное. После продолжительной паузы, сопровождающейся моими грозными взглядами и его сопением, он заговорил.

— Извините за грубость. — Еще пауза. — Но вы выведите кого угодно. — Сопение. — Как сегодня выяснилось, Блохин был в тот день в институте.

— В какой день? — растерялась я.

— В тот, когда было совершено 2-е убийство.

— То есть кроме нас, справляющих, и вахтерши с диспетчером был еще и Лева? — Геркулесов кивнул. — А откуда вы узнали?

— На вахте есть журнал, в нем записано, что Блохин покинул НИИ в 7 вечера.

— Это еще что за ерунда?

Геркулесов устало вздохнул — видно, я ему сильно надоела.

— Блохин старший научный сотрудник, так?

— Так. Он с Сулейманом что-то разрабатывает.

— Бывает, что они задерживаются на работе?

— Наверное. Ученые все шизики, им домой не надо.

— А так как опечатать их комнаты вместе с другими в 5 вечера не могут, то они, опечатывают их сами, сами же подключают сигнализацию, потом сдают ключи на вахту и записывают в журнал кто и когда это сделал. Ясно?

— Ясно, — обиженно буркнула я. Что он со мной, как с маленькой?

— Журнал посмотреть мы догадались только сегодня, вернее, нам даже никто не намекнул, что такой существует. И там синим по белому…

— Да поняла я! — возмутилась я. — А он что говорит?

— Говорит, что в тот день не оставался. Говорит, что ушел вместе со всеми. Говорит, что в 7 спал дома.

— А доказать, конечно, это никто не может.

— Конечно. Он живет один.

— А вахтершу допросили? Ту, которая в тот день дежурила.

— Естественно. Но ничего вразумительного она не сказала. Шастали, говорит, всякие. Ваши же мужики, веселящиеся, постоянно на улицу бегали. То воздухом подышать, то покурить. Она и запуталась.

— А почерк сравнили?

— Это, по-вашему, так быстро делается, да? — вспылил он.

— Извините.

— Да ладно. На первый взгляд похож. Но результат экспертизы мы получим не раньше понедельника, выходные, сами понимаете. А пока Блохина придется задержать.

— Ясно.

— Что вам ясно?

— Что ничего не ясно. — Я почесала ухо — явный признак растерянности. — Кто-то подделал подпись. Но кто?

— Зачем?

— Его кто-то пытается подставить. Это же очевидно.

— Почему именно его, скажите мне, милая девушка?

— Потому что именно Блохин засиживается допоздна чаще других. Сулейман вечно на него работы навешает, а сам домой мчится новости смотреть — он у нас фанат информационных передач. К тому же, у Левы нет семьи, а значит, и алиби, скорее всего, не будет.

— А чего это вы так этого увальня защищаете? — Геркулесов подозрительно прищурился. — Уж не роман ли у вас?

— Да как вы… Да я вас… — от возмущения я растеряла все свое красноречие. А то бы показала ему, как сводить меня, пусть и гипотетически, с таким уродом.

— Значит, нет?

— Катитесь вы, Николай Николаич, подальше! — огрызнулась я перед тем, как развернуться.

А потом, возмущенно стуча каблучками, удалилась.

Удалилась я не к себе в комнату, где меня ждали мои товарки и целый чайник кипятку, а в «машинный зал», помещение, где находился мозговой центр нашего отдела, в виде огромных устаревших вычислительных машин. Именно там кучкуются мои коллеги-мужчины, но не из-за многомудрых приборов, нуждающихся в их заботе, а по более прозаической и понятной русскому человеку причине — близости сейфа, в котором хранятся месячные запасы спирта.

Я распахнула обитую железом дверь. В лицо мне ударил порыв теплого ветра, это мужики включили «Муссон», то ли вентилятор, то ли радиатор, без которого наша супер-ЭВМ не может работать, она, видите ли, словно сортовая орхидея, может функционировать только при + 18. Кроме железных гробов, именуемых ЕС 1061, в помещении стоял еще плохенький пентиум, за которым я обнаружила программиста Сереженьку. Остальные мужики сгрудились в другом конце маш-зала: Санин и Манин перебирали какие-то железки, а начальник вытирал рот рукой, видно только-только принял стаканчик общественного спирта.

Я тихонько просочилась в помещение, аккуратно села на стул и стала наблюдать.

После 10 минутного слежения я выяснила только то, что и так давно знала, а именно, что в «Нихлоре» служат одни тунеядцы, и даже если кто-то и делает вид, что погружен в производственный процесс, то это еще ничего не значит. Вот, например, Серега. Сидит с умным видом, пялится в монитор, нажимает на клавиши, сдвигает брови, сопит, казалось бы, ваяет программу, ну на худой конец в пасьянс играет. Ан нет. Для Сереги это немыслимая нагрузка, по этому он просто следит за тем, как по темному экрану плавает рыбка, когда надоест, возвращается в свой пустой файл, глядит на серый фон, но и в нем, видно, не наблюдает ничего интересного, поэтому он вновь замирает, дожидается, когда монитор погаснет, ловит глазами окунька… И так до бесконечности.

Уж не знаю, всегда ли Сереженька столь не дисциплинирован, но если всегда, то теперь мне ясно, почему нашу сепер-ЭВМ 100 летней давности так и не списали.

А, может, он так задумчив только сегодня? И тогда эта задумчивость становится подозрительной.

То ли дело Санин с Маниным. Эти, словно муравьишки, вечно копошатся: то чинят, то паяют, то разбирают, то собирают. Вот и сегодня при деле. Устроились в уголочке и слаженно так, с огоньком, потрошат неисправный дисплей. Работа у них спорится, глаза горят… А ведь очень ярко горят. Лихорадочно. И жесты торопливые, будто им не терпится покончить с этим делом, и переключится на другое, а в нашем НИИ это не просто непривычно, а даже неприлично, ведь мы неделю трудимся над тем, что в нормальной организации сделали бы за день.