Эмма Скотт - Свет между нами

Это жилье было родительским «местечком в городе», и до несчастного случая я бывал здесь всего несколько раз. Мама постоянно переделывала тут все, поэтому я понятия не имею, как квартира выглядит сейчас, хотя проторчал в ней безвылазно целых три месяца. Для меня она по-прежнему была вроде чужеродного ландшафта, к которому я до сих пор не мог составить карту.

Однако путь от кровати до ванной для меня привычен, поскольку это мой самый частый маршрут. Шесть шагов до двери ванной, и прохладный паркет под босыми ногами сменяется холодной керамической плиткой. Четыре шага вправо до двойной раковины, еще три шага от нее, и мои жалкие шарящие в воздухе руки касаются стеклянной двери душевой кабины. Эта ванная гигантских размеров. Она как пещера, в которой эхом отдается любой звук.

Я нащупал круглую ручку смесителя и начал настраивать воду дурацким методом проб и ошибок. Обычно мне удавалось добиться нужной температуры двухсекундным поворотом ручки против часовой стрелки, но иногда я перекручивал ее или недокручивал, и тогда из душа лился либо кипяток, либо ледяная вода. Я не уставал поражаться тому, до чего сложно теперь даются наипростейшие вещи.

Я снял тренировочные штаны, боксеры и пропахшую потом футболку. Залез под душ, ничего не уронив, и даже не спутал мыло с кондиционером для волос, после чего осторожно, чертовски осторожно вышел из душевой и обшарил рукой вешалку для полотенец.

Пусто.

Ну конечно. Оба полотенца валяются где-то на полу – или в этой огромной ванной, или в спальне. И так как Тревор уволился, заниматься стиркой некому, хотя и он делал это нехотя, а я не жаждал, чтобы этот придурок стирал мою одежду.

Я мерз, стоя мокрым на коврике. Что теперь?

Что. Черт подери. Теперь?

Зачем я мылся? Зачем я вообще что-то делаю? Меня переполняли противоречивые чувства: наплевать на все или постараться. Попытаться жить дальше, двигаться вперед… Этими треклятыми тезисами психотерапевты давили на психику все тяжелые и мучительные месяцы, проведенные в реабилитационном центре. Порой мне искренне хотелось освободиться от ярости смирительной рубашкой, повязавшей меня, и во всем разобраться. Попытаться приспособиться. Действительно приложить усилия, чтобы адаптироваться.

О, как бы родители тогда гордились мной!

Чаще всего, стоя вот так после душа без чистого полотенца, весь в мурашках, я хотел лишь одного: заехать кулаком по стеклянной двери. Хотел услышать, как она разобьется, почувствовать острую физическую боль и текущую из порезов горячую кровь. Я сделал несколько глубоких вдохов, перебарывая это желание, а потом на ощупь поплелся в спальню.

Мой комод находился в одной из гардеробных, напротив кровати. Я вошел туда и нашарил ручку третьего ящика. Тот почти опустел – остались только две чистые футболки. Одной я вытерся, другую натянул через голову. Горло царапнул ярлычок.

Тут же вспыхнуло бешеное раздражение.

Я зло выдернул руки из рукавов и рывком перевернул футболку, чтобы ее лицевая сторона была, черт возьми, спереди. Не хотелось выглядеть смехотворным и жалким слепцом-идиотом, не способным правильно надеть гребаную футболку, для легиона из «ни одной живой души», населяющего сейчас мой мир.

Я достал из второго ящика комода чистые трусы и последнюю пару тренировочных штанов, после чего ткнул кнопку на часах.

– Время четыре часа десять минут, вторник, тридцать первое марта.

Боже, у меня ушел почти час на то, на что раньше требовалось пятнадцать минут. Но я все же сделал это. Я молодец? Заслуживаю пятерку за усилия?

И тут затылок заломило от боли – пока еще слабой и еле теплящейся боли, которая, дай ей волю, обратится адским пламенем.

Пробуждался Монстр.

Я на ощупь обошел кровать и схватил с тумбочки пузырек таблеток. Тащиться за водой в ванную не рискнул. Времени не было. Надавил и повернул крышку пузырька, закинул в рот одну капсулу и проглотил, не запивая.

Плевать на грязные простыни. Я торопливо залез в постель, устроился на спине и замер, умоляя Монстра вернуться обратно в спячку. У меня вырвался облегченный вздох: похоже, я успел вовремя. Боль не усилилась, а наоборот, начала утихать.

И все же я не двигался. Лежал, заключенный в темницу своего мрака, слушая, как просыпается Нью-Йорк за стенами дома. Город лежал прямо за дверью и в то же время запредельно далеко. Другой мир. Мир красок и света, желтых такси и красных кирпичей. Меня же окружала кромешная тьма, и о цветах я мог только вспоминать, но не видеть. Никогда. Я подавил душащий меня крик, а потом задремал, погружаясь в забвение.

Я молил о том, чтобы мне вновь не приснился тот жуткий кошмар.

И вопреки всему надеялся, что это произойдет.

В понедельник наступил апрель, и утро казалось мне очень подходящим для Дня дураков. Со мной словно кто-то играл злую шутку. Максин была на больничном, и Аннабель, пришедшая посмотреть, как ее племянник отрабатывает свою первую смену, поставила меня за стойкой регистрации. Чаевые я получу только за заказы навынос – перспектива так себе, а мне по-прежнему не хватало на арендную плату.

Смену я отрабатывала с тяжестью на сердце, зная, что дома мне придется просить Эмили доплатить за меня, а потом корпеть три смены (не четыре, ведь одной я лишилась из-за Харриса), чтобы вернуть ей долг.

Около полудня джентльмен с добрым лицом и аккуратно уложенными седыми волосами, в дорогом темно-синем костюме при светло-желтом аскотском галстуке [4] Галстук Аскот – модный аксессуар, впервые появившийся в Восточной Европе в XVII веке, – похожая на шарф ткань, которую мужчины обматывали вокруг шеи для тепла и чтобы выглядеть более стильно. , подошел к стойке администратора и обратился ко мне.

– Я пришел забрать заказ для мистера Лейка, – произнес он с легким французским акцентом.

Я узнала его голос, он делал заказ по телефону.

– Ох, – я поставила на стойку полиэтиленовый пакет с коробками. – Это для… мистера Лейка?

– Да, – тепло улыбнулся мужчина. – Вы, наверное, новенькая, раз не знали, что это для него. Он тут постоянный клиент.

– Знаю, я не новенькая. Просто я никогда не принимала заказы для него, и обычно за ними приходили мужчины помоложе, – мои щеки вспыхнули. – Ой, простите ради бога. Я хотела сказать, что вы… не похожи на его помощников.

Улыбка мужчины стала шире.

– Я не его помощник, но сегодня ему требуется моя забота, – он многозначительно вытащил бумажник.