Карла Кэссиди - Одна тайна на двоих [litres]

Его глаза потемнели; он посмотрел на нее в упор ничего не выражающим взглядом. Видимо, собирался позволить ей спустить пар, а потом уйти.

– По-моему, ты трус. По-моему, ты прячешься за трагедиями, чтобы не сталкиваться с настоящей жизнью и настоящей любовью. Ты большой трус, Джейк Ламонт.

– Моника, – тихо проговорил он.

Она подняла руку, призывая его к молчанию. От слез все расплывалось у нее перед глазами.

– Не желаю ничего слышать, если ты не скажешь, что любишь меня и хочешь прожить со мной жизнь.

– Я не хотел причинять тебе боль, – ответил он.

– Ты причиняешь себе гораздо большую боль, чем мне. За последние несколько недель я поняла, что мне недостает в жизни любви. Я люблю свою работу, но хочу большего. И я хотела этого с тобой, Джейк… – Она всхлипнула. – Джейк, я знаю, что ты меня любишь. Я ничего не выдумываю! Я знаю, наша любовь подлинная, настоящая, и, по-моему, то, что у нас было… и что могло бы быть… было бы не просто замечательным. Но ты слишком большой трус и не в состоянии преодолеть себя. Ты ясно дал понять: ты так боишься, что отталкиваешь от себя любовь. Собираешься до конца своих дней носить страховку от какой бы то ни было эмоциональной привязанности. – Она снова всхлипнула, и вдруг ее гнев прошел, сменившись ощущением страшного горя. – Джейк, прошу, не заставляй себя умолять! Положи руку на сердце и скажи, что я нужна тебе так же сильно, как ты нужен мне. – Она замолчала и прикусила губу, потому что увидела ответ в его потускневших глазах.

Не говоря больше ни слова, Моника развернулась и пошла по коридору. Дойдя до своей спальни, она услышала, как захлопнулась входная дверь.

Моника сидела за столом и пила утренний кофе. Хотя она встала только в начале одиннадцатого, чувствовала себя совершенно разбитой. Болело плечо, но боль телесная и сравниться не могла с болью сердечной.

Вчера, после того как Джейк привез ее домой и уехал, она проплакала несколько часов. Надеялась, что он каким-то волшебным образом вернется и скажет, что готов к ее любви, но этого не случилось. Ей удалось взять себя в руки лишь за час до очередного подкаста. Впервые ей трудно было вести его.

Рассказывая, какой испытывала ужас, раскачиваясь над бездной на высоте шестнадцатого этажа, она могла думать только о Джейке. Когда рассказывала, как ее ранили, сердце рвалось на части. Ей как-то удалось завершить подкаст; потом она без сил рухнула в постель. Моника плакала, пока не забылась сном, но, к счастью, спала без сновидений.

Однако стоило открыть глаза, ее снова принялись одолевать мысли о Джейке.

Он был прав. Он ее предупреждал, но, как говорится, сердцу не прикажешь. И несмотря на то, что она собиралась поступить противоположным образом, сердцем она выбрала его. Больнее всего было оттого, что она всеми фибрами души понимала: Джейк тоже ее любит.

Он дурак. Запутавшийся дурак, который собирался и дальше подвергать себя добровольной изоляции из-за ложно понятого чувства вины.

Она надеялась, что ее любовь исцелит его. Она определенно надеялась, что любовь победит чувство вины, страх. Но этого не случилось.

Вздохнув, Моника встала и налила себе еще кофе. Позже она собиралась связаться с ремонтной фирмой. Пора заменить гипсокартонную перегородку в гостиной. Нужно, чтобы ее дом снова стал для нее безопасным пристанищем, что невозможно, пока стена испещрена пулями. Или… может, оставить все как есть? Глядя на стену, она будет возвращаться мыслями к той ночи, когда они с Джейком впервые поцеловались, к ночи, когда он спас ей жизнь.

Нет, она отремонтирует или заменит перегородку, а потом, может быть, выкрасит гостиную в совершенно другой цвет в ознаменование начала новой жизни.

В дверь позвонили, и она встрепенулась. Кто там? Джейк? Может, он все-таки передумал? Она вскочила. Сердце забилось с троекратной скоростью.

Моника побежала к двери, отперла ее, широко распахнула. Вся радость, наполнившая ее, мигом улетучилась.

– Папа, что ты здесь делаешь?

– Разве мне нельзя навестить дочь? Хм… чувствую запах кофе.

– Заходи, я тебе сварю. – Моника открыла дверь шире, впуская его. «Интересно, – подумала она, – зачем он явился на самом деле».

Нил Райт был человеком крупным, с большими руками – он всю жизнь работал на стройке. Год назад он вышел на пенсию, и Моника радовалась, что сейчас посвящает жизнь рыбалке и гольфу.

Отец прошел на кухню и сел за стол.

– Смотрел я твой вчерашний подкаст.

Моника положила в кофеварку брикет прессованного кофе, включила ее и с удивленным видом развернулась к отцу:

– Неужели смотрел?

– Да, по правде говоря, я уже несколько раз его смотрел, но не хочу, чтобы ты подвергала себя опасности, как с этим Мстителем. Ты хорошо обо всем рассказываешь, но для этого вовсе не нужно самой подвергаться опасности!

Моника с удивлением посмотрела на него. Отец только что похвалил ее. Она ждала от него похвалы много лет! И все же оказалась недостаточно хороша для Джейка. Внезапно она расплакалась.

– Эй, что ты, что ты! – Нил встал. – Что случилось? Скажи на милость, чего ты плачешь?

Моника покачала головой. Она не могла говорить, ею овладели сильные чувства.

К удивлению Моники, отец заключил ее в объятия. Она продолжала безудержно рыдать. Он неуклюже хлопал ее по спине, а она рыдала, уткнувшись ему в грудь.

Моника не могла вспомнить, когда отец в последний раз обнимал ее. Она проплакала несколько минут, а потом подняла голову и посмотрела на человека, который ее воспитал.

– Папа, он разбил мне сердце. Джейк разбил мне сердце!

– Скажи, где он живет, и я изобью его до полусмерти!

Его притворный гнев рассмешил ее. Она вытерла слезы, отец отпустил ее.

– Садись, а я принесу кофе.

Через несколько секунд они сидели за столом друг напротив друга.

– Ты и понятия не имеешь, как давно я хотела услышать от тебя хоть капельку похвалы, – призналась Моника.

Отец с удивлением посмотрел на нее, а потом подался вперед и смерил ее задумчивым взглядом. – Может, я не очень умел показать, как тобой горжусь. Растить твоих сестер было так легко! Они обе похожи на твою мать. Обе по натуре умеют нравиться. А ты… ты меня всегда до смерти пугала. Ты была так похожа на меня! Бунтарка, ты все подвергала сомнению. С тобой часто бывало очень трудно, детка, но я всегда любил тебя и всегда гордился тобой. Мне только казалось, что я не нужен тебе так, как твоим сестрам.

– Мне очень, очень нужно было услышать все, что ты только что мне сказал. Мне очень, очень нужно было услышать, что ты меня любишь.

Нил нахмурился:

– Прости. Я не знал. Когда твоя мать скончалась, мне стало очень страшно. Неожиданно я остался отцом-одиночкой с тремя девочками. Знаешь, тогда не было никаких учебников, где было бы написано, как вас воспитывать.