Эмма Скотт - Пять минут жизни

У меня не нашлось ответа, за исключением того, что подобное искусство слишком хорошо для мусора. Тея была слишком хороша для маркеров и бумаги для заметок.

Рита изучила мое выражение лица и снова положила ладонь мне на руку.

– Она нарисует еще, – заверила медсестра. – И никогда не узнает, что их больше нет, потому что, прежде всего, не сможет вспомнить, что их делала.

Я неопределенно кивнул, хотя мне это все не нравилось. Ни одна чертова вещь.

– Мне пора возвращаться к работе, – сказала Рита. – Ты привыкнешь к мисс Хьюз. Просто дай себе время.

Время. У меня его было предостаточно. Годы и годы. У Теи же было всего несколько минут.

«Для тебя она мисс Хьюз. Оставь ее. Делай свою работу».

Пока я подметал пол комнаты отдыха, мои глаза то и дело возвращались к Тее. Мое глупое сердце болело так же, как в тот день, когда умер дедушка Джек. Скорбя о чем-то потерянном, что уже никогда не вернуть.

Это была потеря Теи, а не моя.

«Ты в этом уверен?»

Я кивнул. Я не терял Тею. Она не была моей, чтобы ее потерять, и никогда не будет.

Хоакин оказался прав; Алонзо дал мне две ночные смены подряд. Я познакомился с Мэри Флинт, дежурной медсестрой, что работала каждую ночь, – женщиной средних лет с короткими темными волосами и большим носом. Большая часть ее работы заключалась в том, чтобы раздавать ночные дозы лекарств из закрытой аптечки на втором этаже. Как только резиденты засыпали, у Мэри не оставалось каких-либо занятий. Каждый раз, когда я проходил мимо ее поста, она дремала.

Меня это устраивало. Никаких разговоров.

Первая ночь в «Голубом хребте» была как первая ночь в моем новом доме. Я привыкал к звукам и тишине. Приветствовал одиночество и гарантию, что мне не придется ни с кем общаться. Я бродил по залам точно призрак, слыша лишь шорох своих шагов по линолеуму и звук собственного дыхания.

«Не застрянь на горе».

«Чувствуешь себя как дома?»

Я прыгал из одной приемной семьи в другую всю свою жизнь. Концепция дома не имела для меня никакого значения. Дедушка Джек однажды сказал: «Бери, что есть, и извлекай из этого все, что можешь».

Чем я и занимался.

После ночных смен мне давали полный выходной день, чтобы восстановиться, прежде чем я вернусь на дневную смену. Я проводил его, спя и бренча на гитаре. Дедушка Джек подарил мне подержанную акустику на одиннадцатый день рождения. Дорис не разрешила шуметь в доме, поэтому я уносил гитару во двор и подбирал песни, которые услышал по радио. Я не знал нотной грамоты, но оказалось, что у меня хороший слух.

Теперь, в доме в Бунс-Милл, я положил ее себе на колени, чтобы поиграть песню «Beloved», которую услышал на днях. Вместо этого вышло несколько строк из «Sweet Child O’Mine». Я хлопнул рукой по струнам.

– Черт возьми, хватит. Оставь ее в покое.

Я немного почитал, пытаясь не заснуть и вернуться к нормальному графику. В четыре часа дня я растянулся на маленьком диване в своей гостиной и смотрел «Крепкий орешек» по местному каналу. Фильм прерывался рекламой каждые три минуты, а ругательства все смягчили.

Брюс Уиллис, босой и окровавленный, ворвался в комнату.

Мои глаза закрылись. Мысли разбежались. Сон утащил меня прочь от шума фильма…

Ограждение из рабицы на заднем дворе средней школы Вебстера издавало отчетливый шум, когда в него швыряли тело. Скрежет металла по металлу. Обычно я заходил в школу с парадного входа, но сегодня опаздывал. Дыра в заборе была ближе к небольшому дому, что я делил с Дорис. Я протиснулся внутрь.

Тоби Кармайкл уже ждал.

Он сильно толкнул меня, и забор загрохотал, когда я отскочил от него, твердые изгибы проволоки впились в мои лопатки.

– Почему ты не ходишь в специальную школу как остальные неудачники? – спросил Тоби. – Все знают, что ты т-т-тупой.

Трое друзей, которых он привел, радостно заулюлюкали и захлопали.

Тоби снова толкнул меня.

– Скажи что-нибудь, Уи-Уи-Уилан.

Ничего не говори, велел я себе. Не давай ему повода.

Я был невысоким новичком с тощим от недоедания телом. Тоби был наглым старшеклассником и сидел на диете из куриных крылышек и чизбургеров с беконом в «Милс-Плейс», куда все дети ходили после школы.

Все, кроме меня.

Я снова отлетел в забор, и тот завел свою песню, точно огромный металлический сверчок. Я до чертиков ненавидел этот звук.

– Я сказал, скажи что-нибудь.

Тоби снова бросился на меня, и я увернулся, мои руки сжались в кулаки.

– П-п-пошел ты.

Все четверо парней остановились, уставились на меня, а затем разразились смехом.

– «Пы-пы-пы-пошел ты».

Тоби схватил меня за воротник моей видавшей виды ветровки.

– Если еще раз увижу, что ты смотришь на Тину Халлоран, то разобью твою ту-ту-тупую рожу.

Я изо всех сил пытался вспомнить, кто же такая Тина Халлоран. Должно быть, та красивая девушка, что улыбалась мне, когда я вчера убирал свои вещи в шкафчик. Короткий проблеск солнца в вечно сером небе.

– Привет, Джим, – сказала она, слегка помахав кончиками пальцев.

Я никогда не говорил с ней. Конечно, нет. Я никогда не говорил, ни в классе и уж точно не в коридоре, полном учеников. Никогда не отвечал милым девушкам с дружелюбными улыбками. Наверное, ее кто-то подговорил. Может быть, Тоби…

– Она не хочет иметь ничего общего с таким тупицей, – проревел он, возвращая меня в реальность. – Ты понял?

Ярость горела во мне. Ярость от несправедливости, насмешек, проклятого заикания, что причиняло мне столько страданий. Мои руки сжались в кулаки, и я ударил Тоби в живот.

Он со свистом втянул воздух, но не отпустил мою куртку. Его глаза расширились от убийственного гнева.

– Ты покойник.

Ударь меня, подумал я. Черт, ударь меня. Выбей из меня заикание раз и навсегда.

Левый кулак Тоби впечатался в мою челюстью, и боль взорвалась у меня во рту. Я отшатнулся назад и рухнул на землю.

Он ткнул в меня пальцем.

– Это последнее предупреждение. В следующий раз зубы выбью. Не то чтобы они тебе нужны.

Ребята ушли, бросив на прощание еще несколько насмешливых комментариев. Я медленно поднялся на ноги. Потерев ноющую челюсть, собрал свой рюкзак и выпавшие тетради. Я сплюнул комок крови и смотрел, как тот падает на землю. Я представлял, что это мое заикание наконец выпало изо рта, кровавое и мертвое. Оно ушло. Ушло навсегда. Я вдохнул, как меня учила миссис Маррен. Выдох. Вдохни, выдохни, затем позволь словам литься…

– М-м-меня з-з-зовут Джим…

Дерьмо.

Я бы выругался, но и ругательства бы застряли у меня во рту. Я швырнул рюкзак в изгородь и уставился в землю, тяжело дыша. Затем медленно засыпал комок крови землей, подгребая ее своими поношенными кроссовками. Пытаясь похоронить заикание навсегда…