Вероника Мелан - Веста

– Так не бывает.

– Всякое бывает.

Он смотрел на меня, будто прикидывал, не стоило ли мою странность умножить на пять.

– Так сколько?

Мозаика выходила красивой – алый цветок на фоне огненных лепестков. Фотографировать бессмысленно, но запомнить стоит.

– Самый простой случай?

– Да.

– Десять тысяч.

Я не стала «присвистывать» вслух от удивления. Однако киллер – сложная профессия, потому и дорого.

– Я заплачу в два раза больше.

– За что? Если сложности нет.

– За то, чтобы точно знать, что тридцатого сентября, ты работаешь на меня, – до тридцатого ровно семь дней, но о важном лучше заранее. – Не хочу, чтобы заказы пересеклись. Ты меня понимаешь…

– У меня никогда не пересекаются заказы.

Наверное. Если он профи.

– И все-таки.

Я клеила на бумагу один лепесток за другим – шелест золоченой фольги перемежался со стуком кисточкой о край банки с клеем и редкими выдохами, когда выходило неровно, и приходилось переклеивать.

– Тебя опять нужно спасать?

На какой-то момент я и забыла, что он сидит рядом, за последний год научилась абстрагироваться.

А взгляд пронзительный, как сканер. Кажется, с застывшей на дне стальных глаз «дерзинкой» – мол, придется тебе опять меня слушаться.

– Нет, я же сказала – нужно будет убить.

– Но не дала деталей.

– Каких деталей?

– О цели. Имя, фото, адрес – все необходимые данные.

– А, с этим все просто…

Снова повисла вопросительная пауза.

– Не тяни.

– Я не тяну… – просто хотелось ровно доклеить серебристую тычинку внутри перелива из красного и бордового. – Убить нужно будет меня.

Он – хвала его выдержке – не поднял брови и не спросил тупым удивленным голосом: «Что?»

Кей Джей просто смотрел. Только взгляд его стал еще тяжелее и пронзительнее. Он знал, что не ослышался, как и знал то, что я не оговорилась.

И потому тишина; тиканье больших старинных часов в углу за стеклом. Спустя минуту: бом, бом, бом…

– Это самая еб№;нутая просьба, какую я только слышал.

Он так и сказал: «еб№;нутая». Без попыток приукрасить предложения эмоциями, просто передал этим словом точный смысл.

– С чего?

Я даже глаз поднимать не стала.

– С того, что никогда еще на моей памяти клиент не был целью.

– А теперь есть. И я тебе говорила: никакой мути. Пришел, выстрелил, ушел. Здесь уберут, я договорюсь.

Из кресла напротив такой взгляд, будто прессом плющит. Я лишь дернула плечами – этот взгляд мне мешал сосредоточиться на мозаике, а ведь осталось всего шесть кусочков.

– Ну что, деньги тебе сегодня перевести?

Но мой гость просто поднялся и пошел к выходу.

Он задолбал.

– Сколько надо заплатить? Тридцати тысяч хватит?

Мне в ответ:

– Ты больная.

– Я не больная, мне просто нужно умереть. Так переводить деньги?

– Я не сказал, что согласен.

Вот же упрямая задница.

Он так и ушел, не согласившись. Я вздохнула. Киреи верят, что самоубийц под землей пожирает богиня Края. Пожирает для того, чтобы удобрить ими землю для полноценных людских побегов и чтобы быть уверенной, что «неполноценные» уже больше никогда не осквернят своими стопами поверхность Террана.

Я не верила в Краю.

Но и суицида себе не желала. Есть в этом что-то противное – в таблетках, веревках, прыжках с крыши… Позвонить, что ли, другому киллеру? Более сговорчивому?

Ладно, время есть. Еще семь дней.

И шесть кусочков, прежде чем я открою коробку с другой мозаикой.

Кей Джей.

(Игорь Корнелюк – Письмо)

Кей зарекся иметь дело с бабами. Давно.

И удивлялся самому себе, потому что в третьем часу ночи все еще собирал информацию по объекту «Веста Керини».

Собирал почти что тщетно. Профиля в соцсетях нет, фотографий в интернете нет. В социальных движениях и мероприятиях не участвовала, нигде ни разу не засветилась и не всплыла. Черт. Она такая же, как он сам.

Сведений с места работы нет. Друзей нет, врагов нет. Хоскин не в счет – он залег на дно сразу после той «гонки», побоялся, что за противоправные действия на него надавит Комиссия. А ему было, что терять, и потому про Весту и упущенные миллионы он предпочел забыть. Кей проверил: ни телефонных звонков между этими двумя, ни сообщений, ни писем, никакой другой корреспонденции. Хоскин в детективные и иные агентства не обращался, убийц не нанимал. В общем, «слился».

А в памяти темноволосая Веста. И этот странный взгляд…

«Она не такая, как Элена».

Да, они совершенно разные, только кого заботит, если обе бабы?

Элена сделала главное – отучила его доверять кому бы то ни было. И не важно, какого цвета волосы и какой у кого взгляд…

«Кей» – потому что Кей. Его именно так и звали. «Джей», потому что Джеронимо – фамилия.

Во времена любви к Элене он работал обычным автомехаником, обожал спорт, в том числе боевые искусства, ходил в тир. Умел и любил стрелять, даже участвовал в местных соревнованиях, часто побеждал – в подтверждение тому ряд наград, стоящих на полке гаража. Позже он избавился от них всех, когда вкусил настоящей боли и крови, когда сходил на войну…

Сейчас невозможно представить, чтобы будучи в здравом уме и твердой памяти, он согласился бы на такое. Но тогда рядом была хрупкая и светловолосая, невероятно красивая Элена, которая мечтала о большом доме. Не просто о доме, но о просторной вилле с бассейном, какие в изобилии красовались на восточном побережье. Она даже выбрала одну – любимую.

Он поклялся себе, что заработает на нее. Как? Вариантов было немного. Кей владел навыками ближнего боя, к тому же отлично управлялся с огнестрельным оружием. А наемникам, которые «успокаивали» на краю одиннадцатого уровня в пустыне Гебуа разбушевавшихся мельтов, платили больше всего.

И он отправился воевать.

Дурак.

Здесь умирали пачками. Жара, песок; обожженная кожа. Он до конца своей жизни возненавидел змей и палящее солнце. Элене писал вечерами, когда становилось прохладней, когда утихала саднящая душа. Он будто излечивался, когда рассказывал ей о своей любви, о том, как скоро они смогут начать жить совершенно другой жизнью – такой, о которой она мечтала. Ему бы выстоять, не стать следующим завтра или этой ночью, не уехать в кузове, в черном мешке, а там… все получится. Про смерть он упускал – ни к чему ее травмировать. Писал про жизнь.

Она плакала, провожая его, клялась, что дождется, обнимала у поезда так, что он не мог расцепить ее рук, и об эти воспоминания мысленно грелся. Гладил любимое лицо своими воображаемыми пальцами, шептал ей, что он рядом, что все хорошо. Рвались близко-близко гранаты.

Месяц, второй, третий… Кей выгорал изнутри с каждым днем. Слишком много дыма и тлена, и какой-то неважной вдруг показалась ему чужая мечта и лежащие на его банковском счету деньги. Но Элена… Он верил, что она залечит его раны, она исцелит его счастливой улыбкой, она подарит ему покой, которого он так жаждал.