Елена Арсеньева - Отражение в мутной воде

Террорист опустил телефон и бросил взгляд в сторону главаря. Тот кивнул.

– Пальяно-Линден, – в задумчивости проговорил Георгий. – «Прямое действие»… Что это их вдруг разобрало?!

– Что за «Прямое действие»?

– Террористическая группировка, пик активности которой пришелся на семидесятые-восьмидесятые годы. Была отчасти связана с Ирландской республиканской армией, «Красными бригадами», «Бельгийскими сражающимися коммунистическими ячейками», немецкими фракциями «Красной армии». Все это так называемый «Антиимпериалистический фронт Западной Европы». Тоже… санитары человечества, как и наши друзья из «Просперити», только пуляют с другого берега. Не знал, что они опять активизировались. Вроде бы вышли в тираж… Наверное, молодняк просыпается. Однако не пойму, с чего их так озаботила судьба этого Пальяно-Линдена? Типичный случай, когда Акела промахнулся и молодые волки должны бы, наоборот…

Георгий не договорил – вскинул голову, привлеченный внезапным шумом. И тут Тина увидела Голуба.

Одернув пиджак и поправив галстук, он двинулся через зал, увлекая за собой до смерти напуганную мышку-переводчицу. Однако у нее не хватало сил вырвать свою худенькую лапку из ручищи Голуба. Он шел прямиком в тот угол, где стоял, прислонившись к стене, человек в черном свитере.

Несколько боевиков сделали попытку преградить дорогу Голубу, однако их главарь чуть шевельнул рукой – и губернатора пропустили. Теперь они стояли друг против друга – тонкий, словно балетный танцор, человек в черном шлеме и массивный, высокий Голуб. Некоторое время молча мерились взглядами.

– Я – губернатор Приамурского края России, – веско проговорил Голуб, и «мышка», вторя ему, что-то тихо запищала. – Я требую соблюдать наши права!

Человек в черном шлеме молча смотрел на него, заложив руки за спину и покачиваясь с пятки на носок.

– Я требую, – возвысил голос Голуб, – чтобы вы немедленно отпустили всех женщин! Ваше поведение… бесчеловечно!

Главарь слегка кивнул, словно соглашаясь с обвинением. Террорист в черной куртке неуловимым движением ткнул Голуба стволом в горло. Тот глухо застонал, захрипел…

– Снимай, чего стоишь! – крикнул боевик остолбеневшему японцу, и тот вновь припал к видоискателю, фиксируя унижение Голуба, его искаженное лицо, а также переводчицу, которая съежилась на полу, будто ударили именно ее.

– Еще хочешь? – «заботливо» спросил боевик, склоняясь к Голубу. – Придет снова охота поболтать о человечности – не стесняйся, двигай прямо ко мне.

Голуб с трудом вскинул голову.

– Ах ты, сволочь недоделанная! – сказал по-русски, но с таким выражением, что понял бы даже инопланетянин. – Попался бы ты мне один на один – я б тебе ноги на шее узлом завязал!

Террорист медленно поднял автомат. Видно было, что палец его ложится на спусковой крючок, сгибается…

Человек в черном свитере резко свистнул. Террорист тотчас опустил автомат, отошел, бросив на Голуба яростный взгляд. Он облегчил душу, крепко пнув в бедро нагую амазонку, занесшую метательный нож. Каменная дева осталась недвижима; Голуб же проводил террориста взглядом, в котором светилась откровенная насмешка.

Японец по-прежнему снимал.

– На миру и смерть красна, – криво усмехнулся Георгий.

– Зачем он нарывается? Не пойму! – взволнованно прошептала Тина. – Его счастье, что у них такая железная дисциплина.

– Да, этот балерун держит свою банду в ежовых рукавицах, – кивнул Георгий, исподтишка поглядывая на главаря, который, шепотом отчитав несдержанного террориста, отправил его на пост к дверям.

Голуб, набычившись, переводил взгляд с одного террориста на другого.

– Если эта пленка все-таки попадет когда-нибудь на телевидение, нашему приятелю победа на выборах обеспечена, – в задумчивости пробормотал Георгий. – Клеймо героя будет гореть у него во лбу, будто… будто каинова печать!

Тина глянула на него испуганно. Эти нотки неутихающей ненависти в голосе… Господи, он даже сейчас не может успокоиться! А она в глубине души, как ни чудовищно это звучит, даже рада, что все сорвалось. Конечно, неизвестно, что запоет она через четыре часа, когда окончится установленное террористами время ожидания. Ведь если власти не успеют подсуетиться с этим, как его, Пальяном… нет, Пальяно-Линденом, бандиты начнут выбирать кандидатов на отстрел. И, похоже, первый труп уже намечен. Им станет Голуб! Недаром тот, в черной куртке, бросает на него такие «многообещающие» взгляды.

Как странно… как же странно, если Голуб погибнет от рук тех, от кого он так страстно хотел очистить мир.

«Страстно хотел…» Ох, она все время путается. Голуб страстно хотел власти, но не для того, чтобы изменить мир к лучшему. Он хотел… Хочет! Почему она думает о нем в прошедшем времени? Он хочет власти и ради этого готов взять на себя роль палача. В частности, палача России.

В ней-то все и дело – в России!

Разве Георгий желал стать убийцей и погибнуть ради того, чтобы остались живы и здравы вот эти французские террористы в масках… или потерявший человеческий облик Рок? Кто они ему? Другое дело, что он не может отделить свою судьбу от судьбы России, ради нее готов руки в крови обагрить, сделаться в глазах людей парией, даже после смерти подвергаться проклятиям, а главное – знать, что никто и никогда не отмоет его имя от этого позорного клейма убийцы великого человека, который намеревался и, очень может быть, сумел бы привести страну к вершинам процветания!

Нет, почему Тина говорит – он, он, Георгий? Это убийство должно было стать их общим делом. Но она отождествляет себя с Георгием – точно так же, как он себя – с Россией…

Тина закрыла глаза. Этот подарок судьбы, четыре часа жизни… Как распорядиться ими? Впрочем, не больно-то распорядишься – можно только сидеть, прижавшись к Георгию, и говорить с ним. Но ведь и это уже великое счастье! Если бы все прошло, как было задумано, их души уже сливались бы в объятиях на каком-нибудь розовом райском облаке. А может быть, и на черно-огненном, адском. Все-таки то, что они замышляли, – это убийство, а за убийство нигде по головке не гладят – ни на этом свете, ни на том.

Кстати, ей-то пришлось отвечать бы еще и за грех самоубийства, она ведь это твердо решила для себя, хотя Георгию дала, вынуждена была дать клятву, что ее участие в операции будет только косвенным.

Как он вообще-то представлял себе ее жизнь в одиночестве, то есть без него, интересно?.. Нет, об этом он предпочитал не думать, был всецело сосредоточен на своем.

И все-таки Тина знала: внешняя убежденность Георгия – совсем не доказательство его глубокой внутренней уверенности. Может быть, он держится сейчас так агрессивно именно потому, что ему неловко признаваться: он рад, просто счастлив, что не придется нажимать на курок самому! Пусть это сделает какой-нибудь террорист, боевик, пропащая, отпетая душа!