Елена Арсеньева - Полуночный лихач

– У нас только по билетам, – начала было качать права дежурная, но Нина молча положила на стол двести рублей – и ей немедленно отвели койку в комнате, где стояло еще шесть таких кроватей. К счастью, в эту пору все они были пусты. Нина уже начала раздеваться, с вожделением глядя на белые простыни, однако, превозмогая усталость, снова вышла в коридор.

– Тут где-нибудь есть химчистка? – спросила без всякой надежды, однако дежурная ответила, что есть, как по заказу, в этом же помещении, и очень хорошая, итальянская! За час готова любая вещь.

Нина выложила еще три сотни, и дежурная поклялась, что к тому времени, «как вы, дама, проснетесь», рядом с постелью будут лежать вычищенная куртка и свитерок.

Конечно, это было дикое транжирство, однако Нина больше не могла выносить Киселев немытый дух! Еще пятьдесят отдала за душ, согрелась, а потом, чистая, в блаженно-чистом белье, рухнула в чистую постель, сунув под подушку мобильник, в чехольчик которого было запрятано все ее достояние.

Она была уверена, что проспит час, ну – два от силы, и не поверила глазам, когда увидела: стрелки сошлись на двенадцати. Панический взгляд в окно несколько успокоил: это не полночь, а полдень, то есть Нина проспала как убитая, даже не повернувшись ни разу, «всего» пять часов.

Куртка и свитер, как и было обещано, висели на спинке стула, благоухая нежно и приятно. Нина сама не ожидала, что этот пустяк до такой степени улучшит настроение. Правда, ненадолго. Снова во весь рост перед ней встало осознание очевидного факта: у нее нет не только пристанища, но и какого-то плана действий.

Куда податься? У кого просить помощи?

Был один человек, который эту помощь предлагал, более того – он однажды уже помог ей. Но как его разыскать в огромном городе? Одно дело, если он на работе, а если нет? Дадут ли Нине его адрес? Да и неудобно все-таки… Одно дело – галантное предложение помочь, и совсем другое – сама эта помощь, связанная с… возможно, связанная с неформальными, а то и откровенно противозаконными поступками. Нина, даже не зная толком, что ей предстоит, почему-то заранее не сомневалась, что без противоправных действий никак не обойдется!

Она села в первый попавшийся автобус, идущий в центр, или, как говорят в Нижнем, «на гору».

Наверное, самым разумным было бы дозвониться до Инны и Антона, назначить встречу и потребовать прямого ответа на прямой вопрос: что все это значит? Да, наверное, оно было бы самое разумное. И если Нина не пошла на это, то не потому, что боялась: в конце концов, их можно было бы вызвать в какое-то людное место, в центр универмага «Мещера», к примеру, или на тот же вокзал, где беспрестанно снуют милиционеры и где ей никто ничего плохого не сможет сделать. А впрочем, она, конечно, боялась… боялась той власти, которой обладали над ней эти двое, боялась снова поверить им, как верила всегда… хотя делать этого было нельзя, ни в коем случае!

Ну и что? Идти в милицию, к Мальцеву или этому, как его, Человекову? А не загремит ли она после этого визита, например, в психушку? И потому, что будет говорить вещи совершенно несообразные, и потому, что обязательно ударится в истерику – вон, ее и сейчас-то бьет-колотит, а что будет, когда придется предъявлять обвинения? Хотя Жеку с Киселем можно было бы заложить с чистой совестью и с полным на то основанием: все-таки те два дорожных инспектора, как их там, Кулиш и Вадька, своими глазами видели ее в багажнике, связанную по рукам и ногам, с заклеенным пластырем ртом… Нет, нельзя закладывать Жеку и Киселя! Потому что в этом случае она вовек не узнает ответа на мучительный вопрос: за что? Никакая милиция, никакое следствие не смогут дать ответа. Нина сама должна прийти и спросить… Но к этому она еще не готова, сил на это еще нет.

Замкнутый круг!

Она вышла на площади Минина и уныло побрела под красной кремлевской стеной к набережной. На огромной площади возле памятника Чкалову было практически пусто. Здесь дуло с Волги, как ночью в лесу – с Горьковского моря, и Нина почему-то с ненавистью подумала, что куртка в качестве трофея ей досталась просто отличная, не пробиваемая ветром, даром что вульгарная, как…

Она не успела придумать сравнение, заглядевшись на неожиданное явление. Пятерка ребятишек студенческого возраста пьяно маршировала вокруг памятника, размахивая привязанным на палку российским триколором. То есть это им хотелось думать, что они маршируют, – на самом же деле их ноги выписывали, если процитировать Грина, «вензеля, похожие на забор». Впрочем, не эти пьяные зигзаги привлекали к ним внимание. Лица у всех были до половины завязаны красными тряпками, и Нина, присмотревшись, обнаружила, что это пионерские галстуки.

Ее затрясло – но не от возмущения, хотя в свое время и привелось немножко поносить на шее шелковый алый треугольничек. Затрясло от воспоминаний о Жеке с Киселем, которые, до половины завязав лица, когда-то пытались выбросить ее из окошка.

Нина отвернулась. Между прочим, если сейчас пойти вон туда, на улицу Минина, пройти два квартала и повернуть на Большую Печерскую, наткнешься на обшарпанный фасад старинного здания «Скорой помощи»…

Кто-то громко ахнул рядом с Ниной, и она увидела старушку с тощенькой собачонкой, одетой в вязаный жилетик на пуговицах. И старушка, и собачонка только что выползли снизу, с длиннющей лестницы, ведущей к самой Волге, и никак не могли отдышаться. Опять-таки действо, начавшееся у подножия памятника, могло отнять дыхание и у более крепкого человека. Пятерка в галстуках на мордах пыталась поджечь тот самый флаг, который только что реял над ними.

Ветер был слишком сильный, он мгновенно сбивал пламя зажигалки, поэтому флаг был покрыт несколькими черными пятнами, но никак не желал загораться.

– Дети! – возмущенно, тоненько выкрикнула старушка. – Что вы делаете?!

Один из «детей» повернул больную головушку и какое-то время тупо фокусировал свой взгляд на бабуле, потом пролаял хриплую фразу, полностью состоявшую из нецензурщины. Смысл, впрочем, понять было вполне возможно: возмущенная юная поросль решила сжечь символ государства, которое безжалостно посылает свою молодежь воевать с чеченегами, а непрошеной советчице предлагается не лезть не в свое дело, не то сейчас «ее шавку зажарят на шашлык».

Старушка подхватила свое тонконогое сокровище на руки – и обеих словно ветром сдуло вниз по лестнице.

А Нина замешкалась. Она стояла, прижавшись к холодному округлому цоколю, на котором была изображена географическая карта, исчерченная маршрутами чкаловских перелетов (раньше, когда Нина была еще маленькая, ей казалось, что цоколь просто треснул в этом месте, она даже возмущалась, почему его никто не отремонтирует), – и не знала, что делать дальше. Последовать примеру старушки и ретироваться на Нижнюю набережную не имело никакого смысла. А высунуться из-за памятника и с равнодушным видом пройти мимо поджигателей было почему-то страшно. Очень страшно!