Елена Арсеньева - Разбитое сердце июля

«Сегодня исполнилось девять дней со дня смерти его жены. Разумеется, я не была на поминках. Но сразу после того, как они окончились, он мне позвонил и сказал:

– Теперь я свободен. Выйдешь за меня?

– Когда, завтра? – спросила я с насмешкой.

– Да нет, придется подождать хотя бы полгода, – сказал он очень серьезно. – Какие-то приличия нужно соблюсти. Но ты согласна?

– А зачем вообще жениться? – спросила я. – По-моему, нам и так неплохо.

– Ну, знаешь, я ведь не Сергей! – усмехнулся он. – Моя женщина должна во всем принадлежать только мне, до последней точки в паспортном штампе!

– Ты думаешь, паспортный штамп обеспечивает вечную верность? – спросила я.

– Да кто знает! – серьезно сказал он. – Откуда мы можем знать. Вдруг, будь официальной женой Сергея, ты так и хранила бы ему вечную верность?

– Ты что, жалеешь, что я ее нарушила? – спросила я.

– Ты с ума сошла! Я счастлив, что ты ее нарушила. Счастлив! Потому что, еще когда он был жив, я мечтал отбить тебя у него. Но он мой друг был, хоть мы и поссорились, я не мог отбить женщину у моего друга. Было бы неэтично…

Мы еще помусолили эту тему, я сказала, что предпочитаю неформальные отношения с мужчинами, так будет и впредь, а впрочем, обещаю подумать… На сем мы и положили трубки. И я легла спать, думая о странной этике этого человека.

Отбить жену у друга – нельзя. А убить друга – можно. И даже нужно!»

При входе в столовую уже подопустившиеся было брови Алены вновь взлетели с вопросительно-негодующим выражением. Самые худшие опасения оправдались, а надежды на шведский стол исчезли, как дым, как утренний туман. Правда, подносы разносили не тетки в стоптанных шлепанцах и грязных передниках, а длинноногие особы в мини-юбках, которые могли бы оказать своим обликом честь любому приличному публичному дому, но стоило привередливой писательнице бросить взгляд на столики и увидеть до краев наполненные тарелки со щами и горы именно что макарон в компании с истекающими жиром шницелями, как она уже приготовилась круто повернуться и бежать отсюда навсегда. Остановила ее только очередная красотка в мини-юбке, которая отметила «госпожу Ярушкину» в какой-то тетрадке и подтолкнула ее к столику, за которым уже сидели двое: стройный парень лет двадцати пяти с влажными, словно после купания, черными волосами и дама лет этак под… ну, примерно Алениных лет, поэтому не станем уточнять ее возраст.

При виде молодого человека бежать Алена раздумала. Обладатель такого лица, такой фигуры стоил того, чтобы если не завязать с ним приятные отношения, то хотя бы рядышком посидеть. Во-первых, это был ее любимый возраст. Во-вторых, только в кино Алена видела раньше красавцев с такими синими глазами и черными, без преувеличения сказать – как вороново крыло, волосами. Кажется, считается, что это ирландский тип? Ну, ну… Может, он и впрямь ирландец? Ирландцев в Алениной любовной коллекции еще не было, так почему бы ее не пополнить еще одним экспонатом?

Красивенький «ирландец», как уже было сказано, обладал стройной фигурой, а вот дама, которая сидела с ним рядом, оказалась большая. Ну, очень большая! Причем черты лица у нее были четкие, правильные, она могла бы, наверное, быть красавицей, если бы не расплылась так. Складывалось впечатление, что в своей жизни она следовала главному принципу: хорошего человека должно быть много. Ее и было много, этой дамы. Так много, что она даже свешивалась с обеих сторон стула. Однако даме, такое ощущение, казалось, будто ее, любимой, все еще мало, и она продолжала истово вливать себе в рот щи со сметаной, заедая их толстыми белыми ломтями хлеба, быстро жевала, быстро глотала, не забывая при этом метать из глаз искры в сторону молодого привлекательного соседа и что-то кокетливо бубнить. Сосед ел медленно, словно нехотя, без всякого аппетита, гущу из щей отодвигал в сторону, нацеживал на ложку только бульон, хлеба вообще не трогал…

– Что-то вы плохо кушаете сегодня, – с материнской заботливостью ворковала большая дама, хотя выражение ее глаз, устремленных на соседа, было весьма далеко от материнского. – Супчик замечательный! А котлетки какие питательные, а макарончики, наверное, итальянские, совсем не разварились. Вы тренировались, устали, конечно, вам надо хорошо кушать…

Алену передернуло. Она не выносила ласкательно-уменьшительных суффиксов в сочетании с названиями блюд. Слово «кушать» вообще терпеть не могла, воспринимала его только по отношению к детям, а молодой человек, хотя и был гораздо моложе дамы (а значит, и самой Алены, но она об этом, конечно, старалась не думать), все же давно вышел из детского возраста.

– Здравствуйте, – сделала любезную улыбку Алена, – приятного аппетита! Меня посадили за ваш столик. Меня зовут… Елена.

Она и сама не знала, почему представилась именно так. Вообще, имени своего, как уже было сказано, она не любила, и человек, который называл ее Еленой, тем паче – Еленой Дмитриевной, немедленно попадал в разряд ее врагов. Ну, если не врагов, то неприятелей. Алена, Алена, называйте меня Аленой. Это был назойливый лейтмотив ее жизни, и вдруг…

Побоялась, что у кого-то возникнут ассоциации со знатной нижегородской писательницей Аленой Дмитриевой? Глупости какие. Нашлась тоже знатная! И вообще, кому ты нужна? Но все. Слово сказано. Живи теперь Еленой!

– Здравствуйте, – радостно воскликнул красивый ирландец на чистом русском языке (ох, рухнула еще одна иллюзия!), – здравствуйте! Очень приятно! Садитесь, пожалуйста! Меня зовут Вадим.

Он вскочил и отодвинул Аленин стул.

Наша героиня обладала, конечно, гипертрофированным самомнением, однако не настолько, чтобы отнести этот внезапный переизбыток любезности лишь на счет своей неземной (куда там!) красоты. Нет слов, она выглядит моложе своих лет, но определенно Вадим рад новой соседке лишь потому, что она несколько разрядит напряженные отношения, сложившиеся с толстой дамой, которая не помещается ни на стуле, ни в собственном платье и на пухлом лице которой выражено прямо противоположное отношение к Алене: неприкрытая неприязнь. И это еще мягко сказано – во взгляде толстухи мелькнула откровенная ненависть!

Батюшки-светы… За что? И чем сие чревато? Не подсыплет ли дама Алене толченого стекла в суп? Не подсунет ли поганок к котлетке? И решение ни в коем случае не есть здешнего супчика и здешних котлеток окрепло в душе нашей героини…

– Значит, вы Елена, – с откровенным удовольствием разглядывая Алену, сказал Вадим. – А это – Леонида Леонтьевна, – сделал он жест в сторону толстухи.

Та покраснела так сильно, что ее бледно-голубое платье показалось просто белым на фоне столь обильной красноты.