Елена Арсеньева - Сыщица начала века

– А не боитесь, Георгий Владимирович, что сей напарник отвлечет на себя благосклонное внимание дамы вашего сердца? – коварно заметил Птицын.

– Евлалия Романовна моим сердцем отнюдь не умудрилась завладеть, несмотря на все свои старания! – горделиво изрек Смольников. – Отношения между нами несколько иного рода… Честно говоря, придя к ней завтра, я хотел бы окончательно расставить все точки над i. Дать ей понять, что на меня делать ставку бессмысленно. То есть мечтал бы двух зайцев убить. А потому, господа, прошу дать мне для завтрашнего визита не напарника, а напарницу.

– Тоже дело хорошее! – пристукнул по столу кулаком Хоботов. – У меня и агентки есть. Подберем тебе такую кралечку, что просто загляденье. Да ты сам придешь выберешь!

О нет, кажется, я переоценила его чувство юмора… Да и вообще я зря восторгалась своими коллегами, мне вдруг стало нестерпимо скучно в их компании. Так вот что это такое – сугубо мужские разговоры! Обыкновенные пошлости. Еще спасибо, что их сдерживает мое присутствие, не то здесь, кажется, и до откровенных сальностей дошло бы!

А Смольников каков, а? Выставляет на всеобщее обозрение отношения с влюбленной в него женщиной! Бедняжка эта Евлалия Маркова, одно слово – бедняжка! Мне заранее жаль ее. Какое разочарование ждет ее завтра вечером! С кем связалась, кому отдала свое сердце! Человеку, который способен затащить к себе в карету первую попавшуюся женщину, даже не посмотрев ей в лицо! А что, если Смольников постоянно промышляет таким образом? Если он – любитель случайных удовольствий? В глубине казенной пролетки творит с женщинами разные гнусности, а потом выбросит вон свою жертву, припугнув хорошенько, – вот она и не осмеливается пожаловаться на насильника!

– Покорнейше вас благодарим, Михаил Илларионович, – достиг моего слуха насмешливый голос «любителя случайных удовольствий». – Видел я ваших агенток. Они хороши головы морочить слесарям да извозчикам, а ведь Евлалия – бывшая актриса. Это отнюдь не простушка, хотя ее амплуа – субретка. Она мигом узрит обман и станет присматриваться ко мне и моей спутнице с удвоенным вниманием. Как бы делу не навредить! Тут нужна дама совсем иного рода, такая, чтобы пред ней Евлалия мигом стушевалась, чтобы поняла: да, это королева, от такой мужчину не уведешь потому, что он и сам уйти не захочет!

Ничего себе требования! И где он найдет такую женщину?

Какое-то время царило молчание. Видимо, мужчины также сочли пожелания Смольникова невыполнимыми. Потом господин прокурор как-то по-стариковски закряхтел и сконфуженно изрек:

– Да что же тут делать? Сам понимаешь, я не могу приказать ей пойти с тобой, а сама она вряд ли захочет…

– Да уж! – поддакнул Хоботов, качая головой.

«О ком это они?» – удивленно подумала я, и тут же Смольников развеял мои недоумения:

– Думаю, Елизавете Васильевне и приказывать не надобно. Она человек с высокоразвитым чувством долга. Если того потребуют интересы дела, она не только в гости к Марковой со мной в компании отправится, но и… но и… Да я просто затрудняюсь вообразить, чего бы ни сделала госпожа Ковалевская во имя дела!

«Что?!»

Только лишь спершееся и закупорившее мою грудь дыхание не позволило мне выразить свое возмущение громогласно.

Что?! Да чтобы я пошла к любовнице Смольникова, да куда бы то ни было – в его компании? Нет, я еще не лишилась рассудка!..

Но ведь этого требует дело. Я не могу, не имею права отказаться. Моя работа… Но пусть Смольников не думает, что я подчиняюсь с удовольствием! Еще возомнит о себе бог весть что!

– Да, господин товарищ прокурора оказался весьма проницателен и сказал правильно: чувство долга – главный движитель моей натуры, – произнесла я самым сухим и неприязненным тоном, на какой только была способна. – Ради дела я готова на многое – даже выдерживать общество господина Смольникова и разыгрывать вместе с ним комедию. Прибуду к назначенному времени в назначенное место! А пока, с вашего позволения, не вернемся ли мы, господа, к продолжению разговора о необходимых для наблюдения за Вильбушевичами мерах?

– Да я же сказал, что дам для этого людей, – произнес Хоботов с какой-то странной оправдательной интонацией, как если бы я была суровой гувернанткой, а он – нерадивым воспитанником.

– Конечно, только я бы предложила дополнительно воспользоваться услугами барышень-телефонисток, – сказала я. – Они волей-неволей слушают все разговоры: почему бы не обязать их к этому, если вызов поступит от Вильбушевичей или Лешковского? Пусть слушают и записывают.

– Умно… – пробормотал прокурор Птицын. – Умно и хитро. Право, только женщина могла до этого додуматься!

Я уж не стала ему говорить, что только женщина по одному смутному предчувствию могла отправиться к продавщице помады для волос – и получить доказательство соучастия в преступлении. Да и вообще – весь сегодняшний день, от моего явления в контору «Нижегородского листка» до последних минут, проходил сугубо под знаком женской логики !

Вот вам, господа мужчины, и стеариновая свечка!

– Зараза! – взвыл Денисов, отдергивая руку, и Алена увидела, что его палец залит кровью. – О, зараза!

Он тряс левой рукой, правой продолжая прижимать к полу бьющуюся в конвульсиях девушку.

– Ишь ты, кусается! – хмыкнула фельдшерица, с усилием удерживая введенный в вену шприц.

– Алена, помогите! – крикнул Денисов, тряся укушенной рукой. Одному ему было не под силу сдержать больную, обуреваемую эпилептическим припадком.

Алене стало и страшно, и противно, однако она отбросила эти недостойные чувства вместе с сумкой и блокнотом – и кинулась на помощь доктору Денисову.

Что за напасть на эту бригаду! В пятницу их всех кровью залило, сегодня пациентка доктора укусила… Да еще вдобавок заболел Шура Кожемякин, и бригада выезжала с одним фельдшером. Доселе Люба вполне справлялась, но ведь известно, что эпилептики обретают необыкновенную силу во время припадков. Тело больной теперь так и подскакивало, ноги молотили по полу.

– Сядь ей на ноги, быстро!

Алена вскочила верхом на колени девушки, прижала ее пятки к полу.

– Молодец, – не оборачиваясь, сказала Люба, сидевшая на животе пациентки. Голос ее звучал совершенно спокойно, она продолжала медленно и осторожно вводить в вену лекарство. – У меня чуть-чуть осталось, держитесь, ребята.

– Ничего, ничего, – приговаривал Денисов, одной рукой нажимая на лоб больной, другой хватая ее за плечи и пачкая футболку кровью, которая так и лилась из пальца. – Ах ты черт, как больно! Ничего, эпилепсия – это только слово такое страшное, а на самом деле надо просто подождать немножко – и все само пройдет. Главное, чтоб человек голову себе не разбил!