Елена Арсеньева - Сыщица начала века

Вызывали на прокапывание по поводу алкогольной интоксикации. Обычно это делает линейная бригада, но сейчас обе они были на вызовах, а реанимация свободна.

При слове «прокапывание» Алена мгновенно вспомнила вчерашнюю квартирку на Черном пруде – и притихла. Ночью ей звонила смертельно уставшая Света, которую непомерно долго продержали в милиции. Конечно, никто не подумал обвинять ее в убийстве, но очень уж заинтересовала дежурного личность самой Нонны Лопухиной. Оказывается, он знал когда-то ее мужа.

Алена хотела спросить, что за человек был этот самый муж, некогда ограбленный честным ворюгой Шурой Кренделем, но Света была такая замученная, что разговаривать с ней не было никакой возможности. Света сообщила, что завтра ей опять надо побывать в отделении, поэтому она отпросилась с дежурства, перенесла его на день позже. Если Алена хочет, может прийти и поездить с ней послезавтра. А если не хочет, наверное, доктор Денисов с удовольствием ее покатает.

Алена без раздумий ответила, что с удовольствием покатается с доктором Денисовым, а послезавтра и с доктором Львовой. На том и расстались. Про кассету Света не спросила – видимо, забыла. Ну и ладно, эта кассета много лет своего часа ждала – и еще подождет.

Тем временем приехали на улицу Автомеханическую, дом пятнадцать, поднялись в квартиру сорок пять. Дверь открыл долговязый дядька лет под пятьдесят, с одутловатым морщинистым лицом и заплывшими карими глазами. Улыбнулся добродушно, по-детски:

– Ой, ребята… вы приехали… ну давайте, заваливайте. Вон он, Генка. Лежит, ждет.

Неприлично толстый, весь расплывшийся Генка храпел на кровати, которая чуть не до пола просела под его «тельцем».

– Услуга платная, ребята, – посмотрев на постельное белье неопределенного цвета и облезлые стены, скучающим тоном сказал Денисов.

Кареглазый, закивав, сунул руку в карман джинсов (кстати, джинсы были всего-навсего «Lee» и вполне новые) и достал несколько сторублевок:

– Мы платежеспособны, сколько вы берете?

– Люба, разберись, – чуть более милостиво велел Денисов и, пока фельдшерица двумя пальчиками отсчитывала смятые деньги, достал из ее чемоданчика ампулы и капельницу.

Люба убрала деньги и перетянула жгутом Генкину руку. А Алена меж тем исподтишка поглядывала на кареглазого.

В этом лице записного пропойцы было что-то знакомое, она его определенно видела раньше… Причем воспоминания об этой встрече были не слишком приятные, однако почему-то рифмованные. То есть с этим человеком были каким-то образом связаны стихи – да, стихи Николая Рубцова. Почему именно Рубцова, Алена вспомнить не могла. Разве что простейшая аллюзия: замечательный поэт тоже пил, допивался до делириума, умер (вернее, был убит женой) в разгар жестокой белой горячки…

Что характерно, кареглазый тоже поглядывал на писательницу с явным напряжением своего притупившегося ума. Может быть, видел ее фото на обложке какого-нибудь детективчика?

Детективчик! Бог ты мой! Ну конечно! Да это же Леха, участник жуткой истории, в которую вляпалась писательница Алена Дмитриева почти два года назад, на Рождество. Это Рождество вполне могло стать последним в ее жизни. Она лежала тогда, привязанная к дивану, не менее продавленному, чем эта кровать, полуживая от уколов, которыми ее пичкали, и, словно страшный сон, слушала запинающийся голос из-за стены:

«Скалы встали… скалы встали… перпендикулярно…»

Леха за стенкой пытался вспомнить стихи Рубцова, но не мог и бесился от этого, а Алена бесилась оттого, что у нее залеплен рот пластырем и она не имеет возможности ему подсказать, как скалы встали перпендикулярно к плоскости залива. Круг луны. Стороны зари равны попарно. Волны меж собою не равны.

Дальше шли слова о том, как, спотыкаясь даже на цветочках, боже! Тоже пьяная! В дугу! Чья-то равнобедренная дочка двигалась, как радиус в кругу…

И эти стихи теперь навсегда ассоциируются в памяти Алены с одним из самых жутких впечатлений ее жизни: ведь подругой запьянцовского Лехи была та самая «голая русалка алкоголя», Любка Красовская, беспощадная убийца, глава банды, застреленная загадочным человеком по имени Игорь [14]. Алена с Лехой виделись мельком, уже когда все было позади, во время милицейского расследования, однако, похоже, не только для нее те давние воспоминания были неприятными. Одутловатая Лехина физиономия вытянулась, рот приоткрылся, в карих глазах вспыхнул ужас.

– Доктор, ты… – Леха одной рукой схватил Денисова за рукав халата, а другой тыкал в Алену: – Ты ее откуда взял, а?

– На улице нашел, а что? – ни на миг не замедлил с ответом Илья Иванович.

– Выгони! Выброси! Положи, где взял! – зачастил Леха. – Она же знаешь кто?! Она жуть! Она иглу в яйце видит! Она все про всех угадает! Она Люську прикончила! Она полдома разрушила! Она таку-ую компанию разбила, всех моих друзей распугала… – Он горестно всхлипнул. – Она про тебя все разузнает, все выяснит, все выспросит, душу наизнанку вывернет, а потом в книжке тако-ого пропишет! Знать не будешь, где правда, а где вранье. Сам запутаешься, спал ты с ней или нет.

– Пока нет, а что будет дальше, посмотрим, – вежливо ответил доктор.

Люба коротко хохотнула, а Алена бросила на Денисова осторожный взгляд.

Посмотрим? Это интересно… Но что-то особого энтузиазма в голосе доктора не слышно…

И в эту минуту послышалась мелодия «Кукарачи».

Денисов захлопал себя по карманам. А смешной электронный голосок пел-распевал старую-престарую песенку:

Леха испуганно смотрел на доктора, а тот продолжал шарить по карманам. Люба сначала потихоньку хихикала, а потом стала хохотать так, что никак не могла закрепить пластырем иглу в вене заливисто храпящего Генки.

Денисов наконец-то нашел в одном из многочисленных карманов свой обшарпанный «Siemens», погрозил ему пальцем:

– Будешь так громко петь, я тебя на вибратор переключу, понял? Алло! Слышу, Виктор Михайлович! Что? Сердце? Но у нас тут человек под капельницей… Понятно.

Нажал на пару кнопок, выполняя свою страшную угрозу телефону, и развел руками:

– Дан приказ – ему на запад… Собираемся, барышни. Сюда приедет линейная бригада, а мы перебазируемся на сердечный приступ.

– Молодой человек! – окликнула Люба высокомерно.

Леха оторвал враждебный взор от Алены и обратил его на Любу, не успев изменить выражения:

– Что?

– Подойдите сюда! – скомандовала та. – Проследите, чтобы ваш приятель ненароком не дернулся, чтобы игла не выскочила. Понятно?

– Понятно, – растерянно протянул Леха, с испугом глядя на жирную Генкину руку, соединенную с капельницей, и за те несколько минут, что он пялился на иглу в вене приятеля, бригада успела очутиться за дверью.