Лиза Хилтон - Ультима

Интересно, сколько у нее налички в кошельке. Сколько пройдет времени, прежде чем она сломается и зайдет в ближайший паб. Я представила себе, как она пьяная вдрабадан вываливается из бара в три часа ночи, а потом плачет, сидя в автобусе, и эта картинка доставила мне удовольствие. Мы с матерью во многом очень похожи, вот только она слабая. Именно благодаря этому я стала такой сильной.

От моей сестренки Кэтрин пахло миндалем. Она родилась, когда мне было двенадцать. Какое-то время нам было хорошо втроем. Мама бросила пить. Она встречала меня после школы, Кэтрин в розовой шапочке с ушками лежала в коляске. По пятницам мы ходили в кондитерскую «У Грега», и мама покупала мне горячий шоколад. Мы брали один «наполеон» пополам, а пухляшка Кэтрин лежала у меня на коленях, на темно-зеленой школьной юбке, и ее толстенькие крошечные пальчики сжимались и разжимались вокруг бутылочки, когда я помогала ей пить теплое молоко.

Я любила Кэтрин. Но потом мама снова стала ходить в паб, приходить домой посреди ночи с какими-то парнями, кричала, чтобы я просыпалась и следила за малышкой, пока они за стенкой скрипели диваном. Я все время не высыпалась, глаза постоянно болели. Я роняла вещи, забывала учебники, засыпала в классе и получила двойку за контрольную по математике. Я не могла делать домашние задания, потому что все время надо было присматривать за Кэтрин, менять Кэтрин памперсы, кормить ее, стелить ей кроватку, выносить мусор, стирать белье, класть Кэтрин в коляску и идти за едой в «Теско», когда мне удавалось найти в маминой сумке деньги, пытаться заварить чай с ребенком на руках, пока моя мама отсыпалась перед телевизором. Под конец я решила, что легче вообще не ходить в школу. Я не хотела оставлять Кэтрин одну с мамой. Директор вызвал меня к себе «на разговор». Он сказал, что я очень способная, что я даже могу поступить в университет, а сам все время смотрел на часы на серой стене за моей спиной, и в кабинете у него пахло алкоголем. В школе ходили слухи, что в ящике стола у него всегда лежит бутылка водки. Он просто убивал время, как и все в нашем районе. Мне было его жаль, у него пахло изо рта, под глазами – мешки. Он тут влип. Но все-таки я снова начала ходить в школу, а когда приходила домой, Кэтрин орала в кроватке, мокрая и грязная, но я иногда просто оставляла ее там и закрывала дверь, потому что это несправедливо.

В тот день я открыла дверь и тут же ощутила запах сладкого миндаля. В ванной горел свет, а в комнате стоял пар и было нечем дышать. Мама стала набирать ванну для Кэтрин и добавила специального масла для малышей, а потом, наверное, забыла, потому что теперь она лежала на диване, а рядом валялись бутылки. Кэтрин прислонилась к решетке кроватки. Она попыталась заплакать, увидев меня, но, видимо, от рыданий уже сорвала голос, потому что из ее горлышка вырвалось лишь хрипение. Я взяла ее на руки и стала укачивать.

А потом я подумала: «Я останусь здесь навсегда». Мне было двенадцать, пройдет еще пять лет, и я смогу вырваться отсюда. Но Кэтрин будет всего четыре года, и я не смогу оставить ее, я точно это знала. Так все и будет. А потом я стану такой же, как мама: никаких надежд и перспектив, разве что напиться в день получения пособия по безработице. Мы с Кэтрин подошли к спящей маме. Она не проснулась. Я наклонилась, Кэтрин потянулась к маме, но я резко выпрямилась и понесла ее в ванную. Достала чистое полотенце, расстегнула мокрые пуговицы комбинезончика, добавила в ванну еще горячей воды. Кэтрин была такая голенькая и розовая, ползала туда-сюда. Я поцеловала ее в висок, совсем рядом с глазом, и прошептала: «Прости меня, малышка».

Все закончилось быстро. Потом я завернула ее в полотенце, в ее личное полотенце, желтенькое с капюшоном. Лицо Кэтрин посерело, глаза остекленели. На трясущихся ногах я едва смогла дойти до дивана.

– Мам, – повторяла я снова и снова, – мам? Мам?

Кофе уже остыл. Пройдя через смартшопы галереи, я подошла к парапету у реки. В Ливерпуле мне больше делать было нечего, поэтому через некоторое время я вернулась к фургону, села за руль, выехала на трассу M1 и погнала обратно. По радио звучала «Hot Love» в исполнении «T. Rex», но мне предстояло свидание с Элвисом.

Мы встретились в «Виноградной лозе» на Дюк-стрит, как в старые добрые времена. Я даже специально привезла с собой из Италии старый черный костюм от «Шанель»: приталенный пиджак, короткая плиссированная юбка. На столе перед Дейвом стояла пинта пива и бокал жуткого белого вина, уж в этом-то я не сомневалась.

– Вот, это тебе, – сказал Дейв, ставя на покрытый стеклом стол темно-зеленый пакет из книжного магазина «Хатчард». – Моя книга в твердом переплете.

– О Дейв! – воскликнула я и сразу же открыла последние страницы книги.

На странице с биографией автора было помещено фото Дейва, такого умного и серьезного, в полном обмундировании. Потом я открыла первый форзац – конечно, на книге была дарственная надпись: «С вечной любовью и благодарностью, Дейв».

– А за что благодарность?

– Ты знаешь за что.

Из-за меня Дейв лишился любимой работы в аукционном доме, но благодаря продаже картины Рихтера, моего первого приобретения в качестве дилера, он смог получить педагогическое образование. Но в любом случае я была в долгу перед ним, а не он передо мной.

– Я так тобой горжусь! Мне повезло, что у меня есть такой друг, как ты! – произнесла я, и мы по-британски изрядно приложились к своим напиткам.

– Надеюсь, ты собираешься на Багамы. Ты же теперь знаменитость. «Девушка, которая нашла Гогена». Новое имя у тебя, кстати, хорошее.

– Пришлось, из профессиональных соображений, больше оно мне не понадобится. А вот ты, – похлопала я по лежащему на столе портфелю, – ты станешь настоящей знаменитостью! Би-би-си будет в восторге! – подмигнула ему я и стала раскладывать на столе свои заметки по провенансу «Девушки с веером II», фотографии Ли за работой (я была очень аккуратна и фотографировала только руки).

Дейв долго смотрел на все это, касаясь пальцами глянцевой бумаги.

– Ты что натворила?

– Это фальшивка! Руперт продал фальшивку. За триста сорок миллионов. А доказательства теперь у тебя в кармане. Ты можешь уничтожить его, Дейв!

– А зачем мне это?

– Он уволил тебя! Он уволил меня! Он просто взял и вышвырнул нас, словно чертовы окурки от его долбаных сигар! Это принесет тебе известность, Дейв, ты сможешь стать экспертом, писать для газет, да все, что угодно! Разве ты этого не хочешь?

Дейв аккуратно сложил стопкой все бумаги и фотографии, некоторое время смотрел на них, а потом подвинул всю стопку ко мне. Он изменился в лице, и от теплой радости и энтузиазма не осталось и следа, как будто передо мной закрыли дверь.